Чингиз Абдуллаев - Заговор в начале эры

Послышались чьи-то шаги, и Митридат вздрогнул, словно предчувствуя приближение вестника смерти. На пороге возник Эвтикрит, греческий наемник, командующий дворцовой охраной.

— В чем дело? — безразличным голосом спросил царь.

Грек поклонился.

— Мои люди не смогут долго защищать дворец. Нужно договориться с Фарнаком, великий царь.

«Как он осмелел, — подумал Митридат, — в прежние времена за один этот совет я приказал бы привязать его к хвостам диких кобылиц, а сейчас я должен выслушивать его дерзкие советы».

— Они по-прежнему штурмуют стены дворца? — спросил он у Эвтикрита.

— Они обедают, — мрачно сказал грек, — но очень скоро они начнут штурм, и тогда мы все погибнем.

— Ты же солдат, — устало сказал царь, — неужели ты так боишься смерти?

Эвтикрит выпрямился.

— Я умру вместе с тобой, великий царь, я пришел сообщить тебе, что к вечеру мы все падем.

И поклонившись, Эвтикрит повернулся, чтобы выйти.

— Постой, — громко окликнул его царь, — позови ко мне Бакхида.

Грек, мрачно кивнув, вышел. Митридат снова остался один.

После смерти Монимы он не мог выносить присутствия Бакхида рядом и отослал его сюда, в Пантикапей, в самую отдаленную провинцию своего государства. И вот теперь они снова рядом. Похоже, проклятие Мания Аквилия начинает сбываться. Вчера вечером, призвав к себе Бакхида, он приказал ему, уже во второй раз, удавить всех женщин царского рода, находившихся во дворце. Сегодня с самого раннего утра евнух еще не осмеливался зайти к нему, словно опасаясь, что царь во второй раз не сможет простить ему столь страшного деяния.

Митридат услышал сдавленный кашель евнуха и поднял глаза. Бакхид уже стоял рядом.

— Все? — тяжело спросил царь.

— Да, — кивнул евнух, — все.

— И дочери тоже?

— Они приняли яд, великий царь, — внешне Бакхид был совершенно спокоен.

— Хорошо, — почему-то успокоился Митридат, словно женщины его рода могли попасть в руки врага, а не воинов его собственного сына, осаждавших дворец.

— Ты должен проследить, — с усилием начал понтийский царь, — чтобы слуги позаботились о моем теле. Прикажи рабам после моей смерти привести меня в надлежащий вид и лишь затем показывать моему народу. Думаю, что Фарнак будет не против. А теперь уходи. Впрочем, нет, постой. — Царь встал, выпрямился во весь свой гигантский рост, так часто наводивший ужас на врагов и друзей. — Возьми этот перстень. Его прислал мне когда-то парфянский правитель Готарз. Ты его заслужил, Бакхид. Он твой, — царь протянул массивный перстень. Евнух поклонился. На его застывшем лице Митридат не сумел ничего уловить, словно близость смерти в этом месте уже наложила свой отпечаток и на лицо Бакхида.

Получив перстень и еще раз поклонившись, Бакхид неслышно вышел. Оставшись один, Митридат посмотрел на кубок, стоявший на столике, совсем рядом с его ложем. В кубке был яд, убивающий всякого, кто осмелится пригубить этот смертельный напиток.

Митридат протянул руку и вдруг с ужасом заметил, как она дрожит, словно его жалкое тело протестовало против гордости и величия его духа. Он усмехнулся. Даже здесь он не может остаться великим царем и уподобляется простым смертным. Он заставил эту руку успокоиться и, уже не дрогнув, взял кубок, залпом опорожняя его.

«Я все-таки обманул тебя, Маний Аквилий», — подумал Митридат.

Дикая боль пронзила все тело. Ожидаемая смерть не пришла. Первые мгновения он еще боролся с этой болью, не решаясь закричать, но, поняв, что не сможет долго выдерживать этого зверя, раздиравшего его внутренности, закричал. Собственная осторожность сыграла с Митридатом роковую шутку. С детства приученный к всевозможным ядам, он выработал стойкий иммунитет против сильнейших средств всевозможных отравителей, и теперь даже самый сильный яд не мог убить это закаленное тело.

А Митридат продолжал кричать нечеловеческим голосом.

— Маний, Маний, — призывал он римлянина, — ты оказался прав, проклятый римлянин. Ты слышишь, Маний Аквилий, я умираю в мучениях. — Не выдерживая более этого зверя внутри, Митридат схватил нож и с силой нанес себе удар в живот. Но на этот раз удар не получился. Оглушающая боль, выворачивающая тело наизнанку, помешала ему нанести себе этот роковой удар.

Обливаясь кровью, царь громко закричал:

— Бакхид, Бакхид, где ты?

На пороге возник евнух, словно он ждал именно этого крика. Стараясь сохранить остатки былого величия, Митридат попытался улыбнуться, не замечая скопившейся во рту кровавой пены.