А. Веста - Доля ангелов

„Тебя мне подарили звезды“, — объяснял мое появление из чрева летающего сундука мой учитель, и я представлял волшебные красные звезды, похожие на людей, раскинувших руки и ноги: материнские знаки моей страны.

Вероятно, вследствие межпланетных перегрузок, в первую же ночь я едва не умер от мозговой горячки. Я метался в липком жару. Сквозь адский гомон и хрустальный звон до меня доносилось унылое пение, прерываемое гортанным голосом с сильным акцентом:

— Тайбеле, маленький Тайбеле, белый голубок в стране черных воронов. Я возьму тебя с собой, в далекое странствие по этой грустной планете…

Это обещание было исполнено. На следующий день цирк погасил гирлянды разноцветных лампочек, свернул свои шатры и дырявые полотнища и исчез из старинного парка.

С этой ночи моим отцом стал Вольф Кинг! Сам Кинг, фокусник и гипнотизер, медиум, вопрошающий прошлое, ясновидец, читающий будущее, как утреннюю газету за чашкой кофе. В то время уже гремели имена таких артистов, как Вольф Мессинг и гипнотизер Орнальдо. Кинг таился в тени их славы, хотя его дарование было столь же сильным и глубоким.

Моим домом стала арена, а семьей — святой и грешный цирковой народ: спившийся клоун-буфф, престарелая клоунесса в школьных бантах, силовой жонглер, девушка-змея, человек-ядро и „говорящая собака“. Смертельный номер „Из пушки на Луну“ исполнял отважный лилипут Карлен, недаром его имя расшифровывалось героически: Красная армия Ленина. Его крошечным тельцем, как ядром, заряжали огромную пушку и отправляли в полет.

Юная страна задыхалась во враждебным кольце, но именно ей был открыт путь в небо, откуда был изгнан бородатый библейский старец, сидящий на облачке. Мы бредили далекими мирами и вселенским коммунизмом. Красноармейцы дальневосточного округа штудировали глобус Луны, точно собирались занимать там позиции, а красноватый Марс представлялся новой советской республикой. Рядом с живыми „колесами Осоавиахима“, „полетами на Марс“ и „лампочкой Ильича“, беспричинно возгорающейся в правой руке Карлена, наш аттракцион казался средневековым колдовством, но почему-то особенно трогал зрителей. Погруженный в каталепсию, я лежал затылком и пятками на хрупких, качающихся предметах, вроде пирамидки из бокалов или воткнутых в пол шпаг. Меня пилили на части, прятали в зеркальном ящике и обращали в ревущего тигра. За три года я вырос в гибкого, смышленого циркового подростка. Но мой главный „рост“ оставался тайным для зрителей. Я был по-прежнему нем, но Кинг „слышал“ мои мысли, и я научился „разговаривать“ с ним совершенно беззвучно, исполняя его приказы и тайные подсказки во время выступлений. Невзирая на особую диету из грубой овсянки, меда и чайной ложки красного вина, как известно задерживающего рост, к десяти годам я вымахал в плечистого крепыша, и вскоре цирковой реквизит отказался выдерживать меня. Тогда мой учитель решился посвятить меня в более высокий сан.

Я заучивал наизусть страницы газет, мог читать стихи в обратном порядке и воспроизводить в уме сложнейшие формулы и вычисления. Силой взгляда я катал каплю ртути и сдвигал пустой спичечный коробок. Я повторял „чудо“ Николы Тесла с горящей лампочкой в поднятой руке, но без скрытого в подставке высокочастотного генератора, который использовал в своем номере Карлен.

Я всем сердцем обожал своего учителя, которого восторженно считал своим отцом, не вдаваясь в подробности явного несходства генотипа. Я был ярким, северным блондином, а мой патрон напоминал иссохшего колдуна из восточной сказки. „Связался черт с младенцем“, — читал я мысли людей, видевших нас рядом. У Кинга были черные с проседью волосы, крючковатый нос и узкое смуглое лицо с заостренным подбородком.

Как у всякого прирожденного гипнотизера его глаза мерцали в центре зрачка. В стране ликующего коллективизма он сохранял печать избранности и отрешенного одиночества. Пользуясь тем, что я слышу его беззвучные монологи, Вольф говорил со мной, как со взрослым, готовя к посвящению:

— Следующим твоим шагом будет ясновидение, ты научишься читать запечатанные письма, ты сможешь проходить сквозь стены и материализовывать любое свое желание. В стране повального дефицита ты сможешь не просто творить чудеса, но даже помогать производству. Открою тебе один секрет. Мир облечен в Слово, как дерево в одежду из коры и листьев. Называя явление по имени, мы проявляем его из хаоса, подобно Богу, создавшему наш мир словом. Речь — признак божества, и чем выше и сложнее речь, тем более высокий мир мы создаем. Наш мир есть воплощенное Слово, а слово есть воплощенная мысль. Твой родной русский язык ближе других к языку Бога.