Семён Колосов: Мертвецам не дожить до рассвета. Герметичный детектив [СИ]

Почти не видящими глазами он оглядел своих пленников, но так и не смог понять, заметили они его слабость или нет.

— Мне отлить надо, — поднимаясь, объявил Братухин.

С трудом он поднял своё полное тело.

— До оранжерейки дойду, — как будто спросил офицер.

— Нет, туда нельзя, — запретил Гай.

— Ладно, — сказал Братухин и, зайдя за Валентину, принялся мочиться прямо на труп Раисы Мироновны.

Гай хотел сказать ему что-то по поводу такой мерзости, но силы покидали его, и он уже был не в состоянии говорить; с каждой секундой его жизнь таяла. Кровь из живота струилась ему на штаны. Липкая красная масса пропитывала ткань и клеилась к пальцам. Гай слишком быстро терял кровь, и договорить пленникам задуманное ему никак не удавалось.

А между тем мысли его пришли к какому-то просветлению. Он как будто осознал причину всего происходящего. К концу своей недолгой жизни, пройдя через грехи и потрясения, узрел знаки судьбы и пришёл к пониманию высших законов мироздания.

— Все вы должны, как и я, понять суть и причины ваших грехов, почувствовать их тяжесть, достигнуть дна греховной пропасти ваших душ, потому как только через полное осознание своих прегрешений, своей никчёмности и чудовищности, человек может изменить себя, отказаться от звериных побуждений, становясь настоящей мудрой личностью…

— Я прослушал, повтори, — оборачиваясь, с издёвкой сказал Братухин.

Офицер вернулся и сел на полметра ближе к Гаю. Заметив это передвижение, комбат Шихов, ткнув локтем Колю, поменялся с ним местами, указав машинисту шёпотом на казака.

Наблюдая эти передвижения, Гай уже ничего не мог поделать, говорить он больше не мог; жизнь струями крови выходила из его тела, и сидевшие люди с жадностью стервятников готовились к его смерти.

Бледный электрический свет заморгал, а пол вокзала зашатался волнами; откуда-то из-под земли зазвучали звуки тревожного барабана. Очередная волна захлёстывала Гая, рука с пистолетом беспомощно опустилась, а зрение, и без того уменьшенное до обзора всего какой-нибудь одной точки, по краям которой было лишь неразличимое месиво красок и мрака, погрузилось в бездонную пропасть, и глаза закрылись, покидая сознание.

Братухин первым попытался соскочить с места, но его толстозадая комплекция была не столь поворотлива, особенно теперь, с повреждённым плечом. Не обращая ни на кого внимания, он устремился прямо к Гаю и носком кожаного сапога выпнул пистолет из его руки. Лёгкий револьвер улетел куда-то за стол, однако за его полётом Братухин уже не смотрел, он нагнулся, чтобы поднять свой «Браунинг», но когда его толстая фигура разгибалась, комбат Шихов, уже подоспевший к столу, доставая из ножен шашку, секанул его остриём, распарывая плоть от нижнего края правых рёбер до верха левой груди. Китель разошёлся в стороны, и из рваной раны тут же засочилась кровь, однако перед тем, как упасть к ногам Гая, Братухин в испуге дёрнул за спусковой крючок, и пистолет, дёрнувшись два раза, изверг пули. Первая угодила в тело комбата, вторая прошла стороной, погрузившись в массивную входную дверь. Комбат Шихов замер, но тут же, не выпуская из рук шашки и опираясь на столешницу, опустился на стоящий подле стола стул.

Пока Шихов и Братухин убивали друг друга, казак ринулся с другой стороны стола. Будучи раненым в ребро, он не шибко поспевал, но, подбежав, успел схватить со стола винтовку Мосина со штыком. Коля же, совсем растерявшись, ринулся за ним в погоню и, заметив обрез, валяющийся на полу между болтающимся сатанистом и Егором Гаем, в суматохе рухнул на пол, хватаясь за деревянную рукоять. Раздались выстрелы Братухина, и казак, мигом сообразив, что подстреленный комбат уже не сможет достать его шашкой, перевёл свой взгляд на Колю, который уже направил на него два чёрных дула обреза. Машинист дёрнул за спусковые крючки, но курки уже были спущены, и в обрезе были только пустые гильзы. Ухмыльнувшись, казак решительно устремился на машиниста и вонзил винтовочный штык ему в грудь. Коля ахнул и упал навзничь. Вынув окровавленное лезвие, казак снова и снова втыкал его в плоть, наконец остановившись, глянул на исколотую грудь Коли. Рваные тёмные дыры зияли в просаленной шинели.

Не успел казак ни о чём подумать, как Валентина, подходя сзади, опустила ему на голову тяжёлое лезвие топора. Как подрубленный, качнулся казак и упал лицом вниз. На его макушке была неглубокая вмятина, всего пару сантиметров в длину, но из неё стремительно, как из ручья, захлестала кровь. Поток за пару секунд пропитал грязные волосы и принялся растекаться по белой запылённой временем кафельной плитке пола. Уже скоро это была настоящая лужа ядовито-красной блестящей жидкости.