Фиделис Морган: Королевы-соперницы

— Мне тоже. — Элпью достала деньги заплатить за вход. — Я слышала, что они ужасно милые. А у сов, я слышала, глаза, как выпуклые стекла.

— Извини, Элпью. — Графиня взяла ее за руку. — Надеюсь, нам не придется торчать там слишком долго.

— Признаюсь, мадам, пахнет не очень-то заманчиво, — рассмеялась Элпью. — Но когда какая-нибудь большая группа пойдет на выход, мы сможем выскользнуть вместе с ними. Вы наденете мой плащ. И мы с вами сбежим из Тауэра не менее удачно, чем это проделывали до нас многие благородные узники.

Вечером того же дня экипажи и портшезы запрудили узкий северный подъезд к Йорк-Билдингс со стороны Стрэнда. Другие зрители прибывали с юга по реке и поднимались с берега по Йоркской лестнице.

Элпью со своей хозяйкой стояли напротив входа в концертный зал, рядом с Водными воротами. Как и обещала Элпью, они выбрались из Тауэра с большой группой посетителей. Пристав заметил графиню только у церкви Всех святых и бросился в погоню. Но за Таможенной набережной было достаточно закоулков и лазеек, чтобы сбить врага со следа.

Женщины укрылись в маленькой закусочной, полной матросов, где все блюда стоили девять пенсов, и потратили большую часть своего последнего шиллинга на дешевую, но сытную еду — пирог с устрицами и взбитые сливки с вином. Вдвойне теперь признательные Сибберу за предложение посетить лекцию, так как это давало им возможность посидеть в тепле, оттягивая возвращение домой до самого позднего времени, графиня и Элпью погуляли по берегу реки, пройдя по кипевшим жизнью набережным у Биллингсгейтского рынка, Рыбного рынка и Королевской пристани, прежде чем вернуться на городские улицы. К тому моменту, когда они подошли к Йорк-Билдингс и заняли свой пост, уже смеркалось.

— Скажи мне, если заметишь какую-нибудь знаменитость, Элпью. Зрение у меня уже не то, что в молодости.

Хотя время близилось к восьми часам вечера, у входа, освещенного множеством фонарей и факелов, которые держали слуги, факельщики и форейторы, было светло как днем.

— Я так волнуюсь, Элпью. — Графиня привстала на цыпочки, глядя поверх голов ожидающей толпы. — Снова оказаться в высшем свете!

Элпью не стала обращать внимание своей госпожи на то, что высший свет был разодет по последней моде, тогда как платье графини отражало вкусы четвертьвековой давности, и что высший свет сюда везли, а они пришли пешком, скрываясь от слишком сурового пристава.

— Нужно держать ухо востро, миледи. Кто знает, может, этим вечером нам подвернется материал на следующую неделю. — Элпью скрестила пальцы, воодушевленная неожиданной мыслью: если они принесут две статьи зараз, миссис Кью, возможно, выплатит им аванс за две недели и они смогут погасить долг графини — сколько бы там ни набежало. Внезапно ее охватила тревога, заставившая нервно завертеться на месте. А вдруг этот разнаряженный актер, с которым они утром познакомились в Тауэре, не явится с обещанными бесплатными билетами? Или придет с билетами, но потребует по две гинеи за каждый? Ее светлость будет унижена, а уж в какое бешенство придет она... Теперь, после стольких часов предвкушения, она будет весьма разочарована, если не попадет на эту лекцию о Страстях.

Всего несколько дней назад, когда графиня дремала у кухонного очага, Элпью вытащила «Левиафана» Гоббса из стопки книг, подпиравшей кухонный стол. Увлекательнейшее оказалось чтение! Начав с Блага и Зла, Гоббс разработал систему для определения чувств — от Надежды и Отчаяния до Соперничества и Зависти. Любовь, писал он, становится ревностью, когда появляется боязнь, что она не взаимна. Желание, соединенное с мнением, что желаемое будет достигнуто, называется Надеждой, а без такого мнения — Отчаянием. Любопытство Элпью к данному предмету было столь велико, что ей стало особенно приятно, когда Гоббс заметил, что именно любопытство отличает человека от животного.

— Пригнись! — прошипела графиня, отвернувшись и буквально уткнувшись в грудь Элпью.

— Где он, мадам? — Элпью приготовилась бежать. — В какой стороне?

— Он? — Графиня покачала головой. — Нет, это отвратительная старая карга, Гонория Бастл. Мы вместе ходили в школу, Элпью. Как ты знаешь, меня зовут Анастасия. Дорогая Гонория убедила всех называть меня Нэсти-Эсс. [6] Nasty-ass можно перевести с английского, как «противная дура». Ненавижу эту женщину. Отойдем вон туда, Элпью.

Графиня повернулась спиной к бурлящей толпе и поспешила в тень у реки.