Эрик Ларсон - Дьявол в Белом городе. История серийного маньяка Холмса

При этом она утверждала, что амбициозность никогда не оказывала отрицательного влияния на его характер и никогда не отвлекала от роли супруга, а впоследствии и отца. У Холмса, клятвенно заверяла она, было доброе сердце. Он обожал детей и животных. «Он был прямо-таки неравнодушен к домашним животным: в доме постоянно жили собака или кошка, и он постоянно держал лошадь. Он мог часами играть с ними, обучать их различным трюкам, шумно и весело забавляться со своими питомцами». Он никогда не пил, не курил и не играл в азартные игры; всегда был очень нежным, и его невозможно было разозлить. «Я не думаю, что для семейной жизни можно было бы подобрать кого-либо лучше моего мужа, – говорила Мирта. – Я никогда не слышала от него дурного слова ни в свой адрес, ни в адрес моей мамы или нашей маленькой дочурки. Он никогда не бывал ни разгоряченным, ни раздраженным. Он всегда выглядел счастливым и беззаботным».

Однако с самого начала в их семейных отношениях чувствовалась некоторая напряженность. Холмс не проявлял враждебности к супруге; негатив исходил от Мирты, которой быстро надоели все эти молодые клиентки и то, как Холмс улыбался им, прикасался к ним и гипнотизировал своими голубыми глазами. Сначала она считала, что так он стимулирует клиенток на покупки, затем это стало портить ей настроение, а под конец она почувствовала ревность и обеспокоенность.

Ее растущий собственнический инстинкт не вызывал у Холмса чувства злобы. Скорее он считал изменения в ее поведении помехой, препятствующей его бизнесу – подобно тому, как капитан морского судна воспринимает айсберг как что-то, за чем нужно наблюдать и избегать столкновения. Наши дела идут настолько успешно, говорил он Мирте, что нам необходим помощник, который вел бы учетные книги. И она все больше и больше времени проводила в кабинете наверху, ведя переписку и оформляя счета аптечных складов. Она делилась своими невзгодами в письмах к родителям, а они летом 1888 года перебрались в Уилмет [79], штат Иллинойс, где поселились в отличном двухэтажном домике на Джон-стрит напротив церкви. Одинокая, печальная и беременная Мирта переехала к ним и там родила дочь, Люси.

Внезапно Холмс начал вести себя как верный супруг. Родители Мирты поначалу относились к нему холодно, но он сумел изменить их отношение к себе, выразив со слезами на глазах свое сожаление и продемонстрировав восхищение женой и ребенком, благодаря чему и добился успеха. «Такое поведение, – говорила Мирта, – подействовало как масло, вылитое на разбушевавшуюся воду, как часто говорила ему мать. Он был таким добрым, таким нежным и задумчивым, что мы забыли наши заботы и волнения».

Он попросил их простить его за длительные отлучки из дома в Уилмете. Слишком много дел накопилось в Чикаго. Судя по тому, как он был одет, и по количеству денег, которые оставил Мирте, он производил впечатление человека на взлете, а это, в свою очередь, имело большое значение для того, чтобы родители Мирты успокоились. Они, а с ними и Мирта, начали вести жизнь, временными вехами которой стали все более редкие визиты доктора Холмса, но когда он все-таки появлялся, он приносил с собой теплое отношение, подарки и практически не выпускал из рук маленькую Люси.

«Говорят, что дети куда лучше разбираются в людях, чем взрослые, – говорила Мирта, – а я никогда не видела ни одного ребенка, который не пошел бы к мистеру Холмсу и не остался бы охотно на его руках. Дети охотнее шли к нему, чем ко мне. А он был буквально без ума от детей. Часто, когда мы путешествовали и в нашем вагоне была семья с ребенком, он говорил «пойди и спроси, не дадут ли они нам на некоторое время своего ребенка», и, когда я приносила ему ребенка, он, забывая обо всем на свете, играл с ним, играл до тех пор, пока мать не звала ребенка к себе или пока я не замечала, что она собирается его позвать. Он часто забирал плачущих детей у матерей, и дети почти сразу либо засыпали, либо играли и были так счастливы, как могут быть счастливы только младенцы».

Энглвуд находился на подъеме, и Холмс видел в этом свой удачный шанс. Буквально сразу после того, как он завладел аптекой Холтонов, Холмс начал проявлять интерес к пустующему участку земли на противоположной стороне улицы. Наведя справки, он выяснил, что интересующий его участок находился в собственности у одной женщины, живущей в Нью-Йорке. Летом 1888 года он купил этот участок, предварительно решив зарегистрировать сделку на вымышленное имя «Х. С. Кэмпбелл». Вскоре после этого Холмс начал делать краткие записи и набрасывать эскизы здания, которое он планировал воздвигнуть на этом участке. Он не консультировался с архитекторами, хотя офис одного очень квалифицированного архитектора-шотландца по имени А. А. Фрейзер располагался в том же здании, где размещалась аптека Холтонов. Нанять архитектора означало бы раскрыть истинное предназначение этого строения, а оно внезапно и совершенно неожиданно родилось в его воображении.