Вячеслав Денисов - Огненный плен

Тот обернулся и уставился на капитана изумленным взглядом.

И только сейчас Мазурин понял, что территория штаба и прилегающие к нему окрестности подверглись артобстрелу. Взрывы один за другим стелились неподалеку, перепахивая дома и поднимая в воздух ограды, калитки, ворота… Треск деревьев, хруст кирпичей — все звуки смешались в один монотонный грохот.

И вдруг все стихло. Они как стояли на одном месте, так и остались. И вокруг — ни души. А потом словно прорвало плотину…

Из школы, выскакивая из окон и сталкиваясь в дверях, стали выбегать люди. Без головных уборов, некоторые даже без ремней и оружия.

— Что происходит, черт побери?! — зарычал, отнимая руки от лица, Шумов. Длинный шрам, рассекший его лицо от глаза до подбородка, сочился кровью.

— Немцы! — на бегу прокричал, хватая воздух ртом, какой-то лейтенант. — Немцы перешли через мост, линия обороны смята, товарищ майор! Уходим!..

— Черта с два ты угадал! — прохрипел Шумов, выхватывая из кобуры «ТТ» и нетвердым шагом направляясь к крыльцу.

И вдруг остановился как вкопанный.

— Товарищ майор!.. — крикнул ему Мазурин.

— Уходим отсюда, Мазурин…

— Но Касардин!..

И Мазурин, уже почти метнувшийся к крыльцу на подмогу начальнику, увидел совершенно дикую картину. С начала войны он никогда не задумывался над тем, что это может случиться…

По улице Умани, на которой располагался штаб армии, неслись, прыгая на кочках и объезжая дымящиеся воронки, немецкие мотоциклисты. В плексигласовых очках, касках и металлических бляхах поверх шерстяных кителей, они были похожи на мистических чудовищ. Что-то просвистело над головой Мазурина — словно пролетела стая стрижей.

— Беги за мной, Мазурин! — услышал чекист голос Шумова. — Беги быстрее, иначе они нас положат!..

Сидящие в люльках мотоциклисты поливали улицы очередями из стоящих на сошках пулеметов. Мазурин, стремительно несший свое тяжелое тело вслед за майором, был в состоянии полушока. Казалось ему, что он видел все вокруг. Сзади, справа, слева — он видел каждый участок школьного двора, был свидетелем тому, как падают, застигнутые пулями, советские бойцы. Как на них наезжают, прыгая по ним и ломая их кости, мотоциклы…

Оглянувшись, капитан увидел, как два мотоцикла, развернувшись под углом в девяносто градусов, влетают в школьную ограду.

— Мы должны успеть!.. — услышал он теперь уже за спиной голос Шумова. И вслед за этим — треск ломаемых штакетин — начальник отдела уже перемахивал через ограду.

Управляемый неизвестным ему ранее чувством, Мазурин выхватил из кармана «ТТ», вскинул руку и трижды выстрелил. Сидящий в люльке немец откинулся на спину. Из раны в горле фонтанчиком брызнула кровь. Словно кто-то зажал отверстие пальцем, а потом отпустил, и струя под давлением ударила прямо под потолок…

— Ага, сволочи!.. — дико расхохотался Мазурин. — Так вы смертны?!

И он, придерживая «ТТ» свободной рукой, расстрелял весь магазин.

Одна из пуль, прошив руку немца, держащего руль, вонзилась ему в бок. Оскалившись, немец грязно выругался (Мазурин слышал этот лай) и потерял управление. Руль круто вывернулся вправо, и мотоцикл с дугообразной табличкой на переднем крыле, словно наехав на люльку колесом, перевернулся. Машина перевернулась, и тот, что пытался задушить себя, удерживая хлещущую из горла кровь, упал — и руки разошлись. И кровь ударила в последний раз, заставив немца скрести сапогами по притоптанной дорожке школьного парка…

Мазурин выхватил из кобуры второй магазин, забил в рукоятку, передернул затвор…

Немец-водитель встал, выкинул перед собой автомат и нажал на спуск. В то же мгновение выстрелил и Мазурин…

— И что было дальше? — спросил я, уже подходя к предполагаемому месту стоянки. Я испытывал чувство, которое испытывал любой, несший невыносимо тяжелую вещь. Ты смотришь на точку на земле, метрах в десяти перед собой, и думаешь — вот я дойду до нее и опущу. И отдохну, и испытаю ни с чем не сравнимое блаженство от избавления от груза. Но, дойдя до этой точки, ты вдруг переносишь ее еще на десять метров… А потом удаляешь еще на пять… И когда уже пальцы твои разжимаются, ты делаешь последнее усилие, делая два шага… Ты победил. Это и есть блаженство.

Я переносил точку уже два раза. Если перенесу еще, упаду. Нужно было чем-то занять слух, чтобы не мучиться в тишине. И я спросил:

— И что… было… дальше?

Сделав четыре шага, я почувствовал, что ноги не слушаются. И, как был, с автоматами, фляжкой и Мазуриным на плечах, опустился на землю. И когда колени мои коснулись земли, я рухнул как подкошенный.