Вячеслав Денисов - Огненный плен

Меня схватили сразу несколько рук, и я взлетел в воздух. Ощутив твердь и найдя равновесие, я поднял глаза.

Нет, это был не штурмбаннфюрер, если я правильно разбираюсь в знаках различия. За два месяца войны быстро учишься условностям. Таким, например, как нюансы вражеской формы. Передо мной стоял не майор, а полковник, если переводить звания СС на привычные военному слуху. Худой, аристократического вида мужик одного со мной возраста, с чувственными губами и тонкими длинными пальцами. Монокль словно прирос к его левому глазу. Мне подумалось — сними с него сейчас форму, и он тотчас запоет. Уверен, это не он ткнул меня носком сапога.

— Господин штандартенфюрер, — завопил Зольнер, — мною взяты в плен двое красных командиров! Полагая, что они могут быть полезны как носители информации, я приказал сообщить вам!

Дважды солгал. Взял в плен он только меня. И не он, вообще-то. И в штаб он посылал не к полковнику, а к майору. Сказать об этом Певцу?…

Тот посмотрел на меня, точнее, на мои петлицы, повернулся к Мазурину.

— Кто ви есть? Какое подразделение ви командовать? — Голос Певца оказался совсем не настроенным на известные мне вокальные категории. Он был сух и скрежетал, как ржавые сарайные петли. Берлинской оперой тут и не пахло.

Чекист поднял лицо, и только сейчас я увидел, что оно сплошь залито кровью, а два белых глаза осмысленно живут на нем, как квартиранты.

— Капитан Красной армии Мазурин. Прибыл в распоряжение командарма Двенадцатой армии в качестве командира батальона…

— Где ваши документ?

— Я их сжег…

— Ви коммунист?

— Член партии большевиков с двадцать девятого года…

Я не понимал, что ему мешает лгать!

Эсэсовец расслабил веки, и монокль, упав, повис на шнурке.

— Ви честно отвечать на вопросы. Ви настоящий офицер.

Повернувшись ко мне, он еще раз осмотрел мои нищие петлицы. Я заметил, что недавний равнодушный взгляд его сменился на брезгливый.

— Отвечать, кто ви есть.

Я разлепил пересохшие губы, но не успел выдавить и звука.

— Это писарь мой, сука… Власенко, — опустив голову, проговорил Мазурин. — Он украл у меня белье и деньги, и я вынужден был посадить его под арест. — Подняв глаза, Мазурин уставился в меня пронзительным взглядом. — В плен сдался, мразь?!

Совершенно не представляя, как реагировать на это, я облизал сухим языком сухие губы. Раздался звук напильника, прогулявшегося по куску ржавого железа.

Певец перевел на меня недоуменный взгляд. Военные часто с интересом реагируют на чуждые им бытовые драмы.

— Сука, — продолжал поносить меня Мазурин, — еще когда тебя прислали в часть перед самой войной… уже тогда энкавэдэ доложил о твоем прошлом…

— Что ви называть прошлым? — быстро, как выстрелил, спросил Певец.

— Герр штандартенфюрер, осмелюсь доложить… — осторожно вмешался унтер. — Прическа…

Он не «осмелился» бы никогда в жизни на такую наглость, но мое очевидное потрясение после слов Мазурина подсказало, что он был на правильном пути. Так вот почему он был так настырен с выведением меня на чистую воду!.. Черт возьми, видел бы я себя со стороны!.. Я же не стрижен наголо и не ношу сантиметровую стрижку, как все бойцы и командиры!

— Он сын русского купца, мироеда и истязателя трудового крестьянства… — с ненавистью глядя мне в глаза, бормотал Мазурин. Он не знал немецкого, но понимал, что случилось что-то неладное. — Его отец был председателем торговой палаты в Киеве… — тьфу!.. и кровавый плевок всего несколько сантиметров не долетел до моего чужого солдатского ботинка.

Певец вынул из кобуры «вальтер» и, зацепив стволом драный унтером отворот моей гимнастерки, отвел в сторону. На мне действительно было нижнее белье старшего командного состава.

— Почему ви так стрижен?

— Не успели постричь.

Эсэсовец поджал губы и, нацепив монокль, покачался с пятки на носки.

— Капитан Мазурин, ви сказать, что прибыли на фронт. Как вам знать, кто такой солдат Влясьенко?

«Хороший вопрос», — похвалил я Певца.

— А я с этой контрой и ехал на передовую… Вручили в тылу… Его и еще сорок новобранцев… Я даже до штаба добраться не успел… — С каждым словом Мазурина от его подбородка отрывалось по капле крови.

«Как в такой ситуации могут работать мозги?» — изумился я, впервые за все время мысленно выругавшись.

Мазурин только что подписал себе приговор. Он сказал, что прибыл на фронт перед самым окружением. Таким образом, не владеет ситуацией и быть носителем оперативной информации не может по определению. Вместе с этим признался, что коммунист, и на ходу придумал мне биографию человека, который должен питать к советской власти лютую ненависть.