К. Сэнсом - Седьмая чаша

— Я предпочел бы, чтобы вы сами вышли во внешний мир. Ну же, Эллен, что вам стоит сделать всего несколько шагов за порог? Вы можете держать меня за руку. Разве это так трудно?

— Для меня это труднее, чем вы можете себе представить.

Даже мысль о том, чтобы выйти наружу, заставила ее задрожать и прижаться спиной к стене.

— Сэр, здесь многих можно вылечить с помощью хороших друзей и тех, кто их любит. Что касается остальных — таких, как я, — для них единственная надежда на вменяемость лежит в признании собственной… ненормальности.

— Вот что, Эллен. Я хочу предложить вам сделку. Я буду приезжать и навещать вас каждый раз, когда позволят обстоятельства, и рассказывать о последних новостях. Вы же пообещаете мне приложить все усилия для того, чтобы справиться со своей… проблемой. Я не стану заставлять вас выйти наружу, если вы не готовы к этому, но зато и не отстану от вас в попытках вытащить вас на свет божий.

Я улыбнулся.

— Ну что, договорились?

— Вы умеете торговаться, сэр, как и все адвокаты.

— В этом вы правы. Так как же, принимаете мои условия?

Женщина улыбнулась слабой печальной улыбкой.

— Принимаю. И спасибо вам за заботу.

И в этот момент над городом разнесся торжественный звон колоколов. Мы выглянули на залитый солнцем двор, прислушиваясь к перезвону. Где-то там, в дворцовой часовне, король наконец женился на Кэтрин Парр.

Весной 1543 года развернулся новый виток борьбы между религиозными реформаторами и традиционалистами, которые доминировали в последние годы правления Генриха VIII. Хотя Эдвард Сеймур, граф Хартфордский, начал свое восхождение к вершинам власти, но одной из наиболее выдающихся фигур среди реформаторов продолжал оставаться Томас Кранмер, который благодаря своим хорошим личным отношениям с королем сумел сохранить за собой сан архиепископа Кентерберийского. Частично своим благополучием он был обязан тому, что в отличие от Кромвеля и Вулси он не пытался манипулировать королем.

Но все же после возвращения из-за границы ультраконсерватора Стивена Гардинера последовали попытки сместить Кранмера, чему активно содействовал епископ Лондона Боннер. Преследованиям подверглись радикалисты из числа приближенных к Кранмеру людей как в Кембридже, так и в Лондоне, но против них не нашли каких-либо серьезных улик. Король напугал Кранмера, заявив ему: «Теперь я знаю, кто самый главный еретик в Кенте», но тут же поверг Гардинера в шок, поставив Кранмера во главе комиссии, которой предстояло расследовать обвинения против него самого. Работая над романом, я руководствовался фактами, изложенными в книге Дайармейда Маккалока «Кранмер» (Лондон, 1996 г.). Наибольшей опасности со стороны своих недругов Кранмер подвергался, скорее всего, осенью, а не весной, как написано в романе.

В начале 1543 года атаки против протестантства были предприняты и в парламенте. Епископ Боннер возобновил кампанию преследования радикалистов в Лондоне. В тот год парламент принял суровый закон, направленный против реформаторов, фактически запретивший рабочим сословиям и женщинам читать не столь давно появившуюся Библию на английском языке, экземпляр которой во времена Кромвеля имелся в каждой приходской церкви. Я весьма благодарен сотрудникам библиотеки колледжа Святого Иоанна в Кембридже, позволившим мне полистать экземпляр Библии 1539 года, принадлежавший, возможно, самому Томасу Кромвелю. Именно ее фразеологию я использовал, цитируя Книгу Откровения, хотя и немного изменил правописание, бытовавшее в эпоху Тюдоров.

Неоценимую помощь оказала мне книга Сьюзан Бриджен «Лондон и Реформация» (Оксфорд, 1989 г.), в которой, в частности, рассказывается о преследованиях «сектантов» в Лондоне и охоте на тех, кто отступал от религиозных догм и осмеливался употреблять в пищу мясо во время Великого поста. В ее книге описывается Лондон, разделенный на приходы реформаторов и консерваторов. Радикалисты, считавшие себя гонимыми святыми, часто утешались верой в то, что в Книге Откровения предсказан скорый конец «зверя» в лице Рима. В то время многие, подобно сегодняшним христианским фундаменталистам, были убеждены в том, что живут в последние дни перед Армагеддоном, и повсюду видели «верные приметы» приближающегося апокалипсиса. Они воспринимали неизбежное, по их мнению, жестокое уничтожение человечества как нечто само собой разумеющееся. Удивительное сходство между пуританами эпохи Тюдоров и нынешними фанатиками христианской веры прослеживается и в том, насколько избирательно они читают и цитируют Библию, какое чрезмерное внимание уделяют Книге Откровения, как слепо уверены в своей правоте и каким языком излагают свою точку зрения. Что касается Книги Откровения, то я разделяю мнение Гая относительно того, что, когда после долгих колебаний первые отцы церкви все же решили включить ее в христианский канон, они выпустили в мир нечто весьма опасное.