К. Сэнсом - Седьмая чаша

— Я и думать не мог, что на твою долю выпали столь ужасные испытания, — тихо проговорил Гай, когда я умолк. — И вот что: перед тем, как ты уйдешь, я должен осмотреть твою спину.

— Буду тебе весьма признателен. Она до сих пор беспокоит меня. Послушай, Гай, кем все-таки был Кантрелл? Он убил семь человек, чтобы исполнить пророчество о семи чашах гнева, двоих — просто так, между прочим, и, возможно, еще раньше лишил жизни собственного отца. Я пытаюсь представить его в квартире Роджера и Дороти, как он чинит их деревянный фриз. Может быть, он даже оставался наедине с ней. Он пытался казаться обычным человеческим существом. При мысли об этом у меня просто кровь в жилах стынет. Я много думал, но так и не смог понять, почему он творил все эти вещи. Под конец он выглядел сконфуженным, растерянным существом, а вовсе не расчетливым зверем, которого я ожидал увидеть. Но Кантрелл не был одержим. Он искренне верил в то, что выполняет миссию, возложенную на него Богом.

— Не знаю я, кем он был, — тихо ответил Гай. — Хотел бы, да не знаю. Точно так же я не знаю, кем был Жиль де Рец и Стродир. В их головах произошли какие-то глубокие изменения, превратившие их из людей в хищников, рыскающих в поисках добычи. Возможно, когда-нибудь наука позволит нам проникнуть в те темные закоулки человеческого мозга, где гнездятся подобные твари.

— И все же мне кажется, что Кантрелл стал жертвой дикого, необузданного фанатизма, который распространился сегодня по всей нашей стране, отчего Англия пожирает собственных детей. Я отчасти извиняю его хотя бы за то, что он хотел сделать.

Гай печально кивнул.

— Мы все оказались между молотом и наковальней в жестоком конфликте двух религий. Это доводит людей до крайности, заставляет их высокомерно полагать, что только они в состоянии разгадать многочисленные тайны Писания, а то и помыслы самого Всевышнего. Такие люди неспособны понять даже самих себя, поскольку путают собственную потребность в уверенности или власти с гласом Божьим, который якобы обращается к ним. Я удивляюсь тому, что на этой почве не свихнулось еще больше людей. Сам я по мере моих скромных сил пытаюсь следовать путем смирения, который гораздо труднее, чем любой другой. Особенно когда видишь на каждом шагу ужасы жестокости и страдания и начинаешь сомневаться в том, что через молитвы ты правильно понял волю Господа, услышал его голос или вообще ощутил его присутствие. Да, я считаю смирение величайшей человеческой добродетелью.

Я покачал головой.

— А я, как мне кажется, уже оказался за краем веры. На протяжении последнего месяца мне снова и снова приходилось перечитывать Книгу Откровения. Она устрашила меня. Я понял жестокое, варварское послание, содержащееся в ней, и испытал отчаяние.

— Нет, — твердо ответил Гай, — отчаиваться нельзя, Мэтью. Не позволь Откровению искорежить и твою жизнь. Ну что ж, давай взглянем на твою бедную спину.

Я уехал от Гая, находясь в состоянии душевного покоя, хрупкого, но окрыляющего. Гай смазал мои ожоги какими-то чудодейственными мазями, отчего мне сразу стало легче.

Я направился прямиком в Линкольнс-Инн, поскольку Дороти просила навестить ее. Еще находясь в постели, я успел отправить ей письмо, в котором сообщал, что Чарльз Кантрелл мертв. В ответном письме Дороти спрашивала, можно ли ей навестить меня, но я не хотел предстать перед нею больным и беспомощным и поэтому пообещал прийти сразу же после того, как немного поправлюсь.

Дверь мне открыла Маргарет.

— Ваш гость наконец-то убрался восвояси? — с улыбкой спросил я, поскольку из письма Дороти уже знал, что Билкнэп покинул их дом.

— Да, он ушел в тот же день, когда вы в последний раз приходили к нам, причем в великой спешке. Он даже не потрудился поблагодарить хозяйку.

— Поблагодарить кого-то для Билкнэпа — все равно что лишиться зуба. Ты не знаешь, прислал ли он после этого твоей хозяйке какие-нибудь деньги?

— Вот уж нет!

— Я на это и не рассчитывал, но это ему с рук не сойдет.

Дороти была в гостиной. Мне сразу бросилось в глаза, что резной фриз над камином исчез. Хозяйка дома наконец сняла траур и теперь была одета в серое платье с высоким воротником и красной вышивкой на рукавах.

Увидев меня, она улыбнулась, поднялась навстречу и протянула руки.

— Мэтью! — обрадованно проговорила она. — Я так за тебя волновалась! Ты выглядишь усталым, но, благодарение Богу, не больным, чего я боялась.

— Нет, я крепче, чем может показаться. Я вижу, ты избавилась от фриза?