Жан-Мишель Риу - Тайна Шампольона

— И если мы будем рядом с Саси, мы будем первыми, кто об этом узнает…

— Ты прав, Орфей, — согласился Фарос. — Надо оставить Саси на его кафедре.

Так незаметно ночь подошла к концу. На следующий день мы снова пустились в путь. Фарос стонал. От ухабов у него трещала голова. Мы возвращались в Париж, имея план и проект: сближение с Саси и выпуск «Описания». Таким образом, мы вновь занимались тем, что имело отношение к Египту. Цель этой программы заключалась в том, чтобы мы снова начали работать. С другой стороны, результат ее был сомнителен… Дешифровщика не могли найти ни среди ученых, побывавших в Египте, ни среди лингвистов из Коллеж де Франс.

Но он существовал. Он чудесным образом явился нам в условиях, которые я собираюсь описать ниже.

Мне кажется, я уже говорил, что по дороге в Экс Морган сообщил мне еще одну новость. Ему поручили предложить мне войти в правительство Франции. Стать министром, сенатором… Это было очень желательно для Моргана и одобрено, как он мне сказал, Бонапартом. Мой шанс присоединиться к власти, которой я так боялся. Но я догадывался, что в Париже нее властные функции осуществлялись под контролем Консульства. Работать в провинции мне показалось разумнее. Я был уверен, что давление там будет не так сильно. Свобода — я был слишком к ней привязан. Стать префектом?.. Пост не такой престижный, как место в Париже. Однако Морган не стал препятствовать.

— Ты собираешься уехать. Я сожалею об этом из-за нашей дружбы, но мы будем регулярно общаться, — добавил он. — Работа над «Описанием» заставит тебя часто возвращаться в Париж. Префект? Я об этом не подумал, но это действительно политическая роль, специально созданная для тебя. Только нужно подобрать тебе нечто подходящее. Спокойный департамент…

Однако меня назначили в Гренобль в Дофинэ, который считали опасным и который так хорошо соответствовал моему видению Республики. Но не это главное. Главное в том, что там меня ждало чудо, о котором я говорил. Его звали Шампольон.

И я имел огромное счастье быть его открывателем.

Вы говорите, Шампольон?

— И зовут его Жан-Франсуа, господин префект, — уточнил аббат Дюссер.

Он был маленьким, худым, возраст сильно увеличил окружность его тонзуры, и он скромно сидел, скрестив ноги под кожаным креслом для посетителей. Его нервная застенчивость проявлялась при малейшем движении, когда его солдатские башмаки начинали поскрипывать на навощенном паркете.

— Этому мальчику двенадцать лет, но, я вас уверяю, это то, что нужно, — добавил он, словно извиняясь за то, что меня беспокоил. — Он — в точности то, что вы ищете…

Был апрель 1802 года. Я устроился в Гренобле, что в Дофинэ, и чувствовал себя неплохо. Весна наступила мгновенно.

Еще накануне повсюду стоял густой влажный туман, сошедший в долину с гор; утром же небо совершенно прояснилось.

Сухой воздух затопил всю округу — он пришел с вершин, которые день ото дня теряли белизну. Зеленый цвет пошел на штурм альпийских пастбищ, и животные сразу это почуяли.

Они замычали, стали тереться мордами и стучать копытами о двери стойл, куда были заперты на зиму. Несколько дней они больше не ели сена — хотели свежего и зеленого, которым пахло с улицы. Деревья зацветали, и бесчисленные потоки, ускользнувшие от попадания в Изер, Драк или Романш, внезапно появлялись то здесь, то там, пользуясь малейшим наклоном земли, даря чистую ледяную воду женщинам, кои в мгновение ока обратились в прачек. Они спускались к воде рано утром, в руках неся скатерти, простыни и зимние рубашки. Они покидали свои дома, оставляя окна настежь, и отправлялись к ручью. Там начинался тяжелый труд. Женщины затыкали подолы за пояс и вставали на колени на берегу. Согнув спины, они работали, живые и нервные, как сама вода. Руки поднимались и опускались в едином ритме. Они били белье еловыми палками — выбивали сажу и черноту зимы, эти последние напоминания о коротких днях и темных ночах, что не могли сопротивляться и уносились бурными потоками. Белье чистили, и оно становилось совсем белым.

Женщины смеялись и говорили громко, чтобы перекрыть оглушающий шум воды. Их дети шлепали ногами по воде, и бесполезно было кричать, что они могут простудиться. Дети искали плоские камушки, чтобы, ловко бросив их, «напечь блинчиков» или подбить рыбку, серебристую добычу, заплывшую в самую сердцевину этого счастья. В полдень все это веселое племя с песнями возвратится домой. Скатерти, простыни и рубашки будут чисты и высушены ветром. Да, белый цвет словно покинул вершины гор и спустился в долину. Он обосновался в городе — знак весны. И мне очень нравилась такая весна.