Ромен Сарду - Прости грехи наши

В Морвилье — вотчине семьи Гран-Селье — Эймар, сын Энгеррана, сидел взаперти в подвале одного из подсобных помещений замка. Здание, где находился подвал, стояло в стороне от других построек, посреди парка. Эймара держали в подвале уже больше месяца. Он круглые сутки сидел в темноте. Никто не приходил его навестить, и лишь в установленное время ему приносили еду. Отец создал ему такие же условия заточения, какие когда-то пришлось вынести и ему. Тогда он попал в плен к бею мусульманского города Дамиетта. Десять вооруженных людей дежурили у этой импровизированной тюрьмы, куда Энгерран заточил сына.

Однако этим утром — первый раз за все время заточения — дверь в темницу отворилась в неурочное время — не тогда, когда обычно приносили еду.

В проеме двери появился Фабр, управляющий имением Энгеррана. Из помещения в ноздри Фабру ударил гнусный запах, издаваемый давно не мытым человеческим телом, и управляющий невольно поднес платок к носу.

— Эймар, — позвал он. — Тебя зовет твоя мать.

Аббат ордена братьев Порога, теперь выглядевший как настоящий оборванец, с трудом поднялся. Его одежда была засаленной и мятой. Волосы отросли до плеч, а лицо и кисти были такими грязными, словно их вымазали в торфе. Подошедший охранник при помощи кувалды разъединил цепь, которой был прикован Эймар. Затем люди Фабра вывели юношу в парк и стащили с него одежду, несмотря на то что стояла зима и повсюду лежал снег.

— Помойся, — сказал управляющий. — Негоже тебе появляться перед матерью в таком виде.

Люди Фабра дали ему щетку из конского волоса и стали поливать его ледяной водой из ведер.

Затем на него надели власяницу [42] Власяница — шерстяная одежда, надеваемая на голое тело и символизирующая траур или покаяние. и рясу из плотной материи и на скорую руку побрили. Теперь Эймар снова стал более-менее похож на священника (правда, формально он по-прежнему считался аббатом!). В ходе всех этих приготовлений юноша вел себя вызывающе: он не произнес ни слова, пару раз плюнул в лица своим стражникам, а еще то и дело грубо отталкивал их…

Через некоторое время Эймара привели в библиотеку его отца, расположенную в главном здании замка. Там его уже ждала мать, сидя в обитом узорчатой тканью кресле у камина. Над очагом был установлен навес, украшенный французскими монетами — экю.

Ильзонда дю Гран-Селье была женой крестоносца. Это говорило о многом. Последние крестовые походы в Иерусалим сильно изменили западный мир, причем по двум причинам: во-первых, потому, что все они закончились полным провалом миссии крестоносцев; во-вторых, потому, что длились гораздо дольше, чем изначально предполагалось. В эти войны в течение многих лет был вовлечен весь цвет рыцарства Западной Европы, в результате чего все тяготы, связанные с управлением рыцарскими владениями, легли на плечи жен крестоносцев. Подобная ситуация была беспрецедентной для военной истории западного мира, ибо до этого войска обычно вели боевые действия не дольше нескольких недель, а феодалы никогда не покидали свои владения более чем на два-три месяца. Теперь же целому поколению рыцарских жен пришлось научиться самим управляться и со своими вотчинами, и со своими подданными. Ильзонда входила в число тех рыцарских жен, которые сумели проявить себя в новом качестве, продемонстрировав буквально железную хватку. Эта маленькая хрупкая женщина, раньше занимавшаяся главным образом чтением и музыкой, превратилась в деспотическую хозяйку мужниных владений и, по сути, главу семьи. Многие рыцари, возвращаясь домой из крестового похода, с удивлением обнаруживали, что их семейная казна полна как никогда, а территория их земельных владений во время их отсутствия не только не уменьшилась, но даже увеличилась. Как будто они никуда и не уезжали! Отправляясь в крестовый поход, они оставляли дома кротких жен, сидящих за прялкой; возвращаясь из похода, обнаруживали, что их жены вполне способны самостоятельно собрать войско и дать отпор кому угодно.

Именно к числу таких жен и принадлежала Ильзонда дю Гран-Селье.

Эймар не видел свою мать с тех пор, как стало известно о творимых им бесчинствах и отец запер его в подвале. «А она постарела», — подумал сын. «Вот ведь грязнуля!» — мысленно возмутилась мать.

Рядом с Ильзондой сидел незнакомый юноша. Перед ним стояло большое серебряное блюдо, на котором остались только косточки съеденных каплуна и трех перепелов.