Стивен Сейлор: Римская кровь

Дом Цицерона отличался особой суровостью даже посреди всего этого скупого пейзажа. По иронии судьбы он был столь непритязателен, что сразу же бросался в глаза: вот , сказал бы иной прохожий, вот идеальное жилище богатого римлянина, наделенного редчайшей из римских добродетелей. Домик выглядел столь скромным и тесным, что можно было предположить, будто здесь живет богатая некогда римская матрона, ныне овдовевшая и находящаяся в стесненных обстоятельствах; а может быть, это городской дом богатого земледельца, который изредка навещает город лишь по делам и никогда не устраивает приемов и не справляет праздников; а может быть (так оно в действительности и было), этот скромный дом на этой неброской улице принадлежит молодому холостяку со значительными средствами и старомодными ценностями, прижившемуся в городе сыну деревенских родителей, который замыслил попытать счастья в высших кругах Рима, — молодому человеку строгой римской закалки, столь уверенному в себе, что даже молодость и честолюбие не соблазнили его на вульгарные ошибки модника.

Тирон постучал в дверь.

Несколько мгновений спустя нам открыл седобородый раб. Старик страдал неким подобием паралича, и его голова находилась в постоянном движении, беспрестанно кивая и мотаясь из стороны в сторону. Он не сразу узнал Тирона и разглядывал его то пристально, то искоса, вытягивая голову на тонкой шее на манер черепахи и не переставая кивать. Наконец он улыбнулся беззубой улыбкой и отступил в сторону, широко распахнув дверь.

Прихожая имела вид полукруга, прямая часть которого была у нас за спиной. Выгнутая стена перед нами была прорезана тремя дверными проемами: по краям каждого из них вытянулись изящные колонны, каждый был накрыт фронтоном. Коридоры прятались за шторами из богатой красной ткани, расшитой снизу желтыми аканфами. Греческие светильники с обеих сторон и не слишком приметная напольная мозаика (Диана, преследующая вепря) довершали картину. Все выглядело так, как я и ожидал. Убранство прихожей было подобрано с достаточной сдержанностью и вкусом, чтобы не противоречить строгости оштукатуренного фасада, но его дороговизна развеивала всякое впечатление бедности.

Старый привратник показал жестом, что нам следует подождать. Молча, с усмешкой, он скрылся за занавесом слева от нас; его сморщенная голова колыхалась на узких плечах, словно поплавок на легких волнах.

— Старый слуга семьи? — спросил я, дождавшись, пока он не пропал из виду, и понизив голос. Очевидно, слух старика был острее, чем его зрение, так как он слышал достаточно хорошо, чтобы отзываться на стук в дверь; говорить о нем в его присутствии, словно о рабе, было бы невежливо, ведь рабом он не был. У него на пальце я заметил кольцо, которое подсказывало, что мы имеем дело с вольноотпущенником и гражданином.

— Мой дед, — ответил Тирон. В его голосе звучала нескрываемая гордость. — Марк Туллий Тирон. — Он вытянул шею и посмотрел в сторону дверного проема, словно мог разглядеть за красной шторой ковыляние старика по коридору. Вышитая кайма шторы слегка отогнулась, приподнятая слабым дуновением ветра. На основании этого я заключил, что левый проход ведет куда-то на свежий воздух, вероятно, к атрию, расположенному в центре дома, где, надо полагать, хозяин Цицерон нежится под лучами утреннего солнца.

— Выходит, что вы служите семье по меньшей мере уже три поколения? — сказал я.

— Да, хотя мой отец умер, когда я был еще очень мал, до того как я смог его узнать. Как и моя мать. Старый Тирон — вот вся моя семья.

— А давно ли твой хозяин отпустил его на волю? — спросил я, так как в дополнение к своему старому рабскому имени старик носил личное и родовое имя Цицерона: Марк Туллий Тирон, вольноотпущенник Марка Туллия Цицерона. По традиции освобожденный раб берет себе два первых имени отпустившего его на волю хозяина и ставит их перед собственным именем.

— Пятый год уже пошел. До этого он принадлежал деду Цицерона в Арпине. Я тоже принадлежал ему, хотя я всегда находился с Цицероном, с самого детства. Старый хозяин подарил нас, когда Цицерон закончил свое обучение и обзавелся собственным домом здесь, в Риме. Тогда-то Цицерон и освободил его. Деду молодого хозяина это никогда бы не пришло в голову. Он не верит в отпущение на волю, пусть даже раб очень стар и долго и хорошо послужил хозяину. Хотя Туллии происходят из Арпина, они римляне до мозга костей. Это очень строгое и старомодное семейство.