Уильям Дитрих - Молот Тора

— О боже! — наконец воскликнул я. — Но вы не первый пришли к выводу, что азартные игры — сатанинское изобретение. Хотя я не вполне согласен.

— Как франкмасону вам знакомы значения чисел и символов.

— К сожалению, я не слишком увлекался масонскими премудростями.

— И возможно, также целые государства наделены особым значением. — Он глянул на моих собеседников с волнующей напряженностью. — Неужели, мои американские друзья, вы думаете, что по чистой случайности около половины ваших революционных генералов и создателей Конституции принадлежали к масонскому ордену? Случайно ли то, что баварское тайное общество иллюминатов было основано в тысяча семьсот семьдесят шестом году и в том же году родилась ваша Декларация независимости? И случайно ли пограничные камни вашей американской столицы заложили с соблюдением масонских ритуалов, так же как и краеугольные камни вашего Капитолия и президентского дома? Именно поэтому меня так интересует история ваших двух государств. Ваши революции, безусловно, связывает какая-то тайна.

Я пригляделся к нашей компании. Похоже, общего мнения по данному вопросу не было.

— Честно говоря, у меня есть большие сомнения на сей счет, — заметил я. — Более того, Наполеон не принадлежит к масонскому ордену. А вы сами, господин Бладхаммер?

— Я исследователь, как и вы, заинтересованный в независимости моей родной страны. Скандинавские королевства объединились в тысяча триста шестьдесят третьем году, любопытный период в истории наших стран. С тех пор Норвегия прозябает в тени Дании. Будучи патриотом, я надеюсь на обретение независимости. Нам с вами, я полагаю, есть чему поучиться друг у друга.

— Да неужели? — с усмешкой спросил я, подумав, что патриотичный викинг чересчур навязчив. — Чему же вы можете научить меня?

— Возможно, вам неизвестна истинная история происхождения вашего народа. А также и кое-что еще более интересное и важное. Нечто абсолютно бесценное.

Я молча ждал продолжения.

— Но мои откровения предназначены для избранных ушей.

— Традиционная отговорка.

Люди имеют обыкновение изъясняться с туманной высокопарностью, но на деле оказывается, что им просто хочется выведать у меня какие-то нужные им сведения. Ситуация становилась похожей на игру.

— Поэтому мне хотелось бы переговорить с вами наедине, Гейдж, желательно нынче вечером.

— Даже не знаю… Конечно, мы можем приватно побеседовать, но только после того, как я освобожусь от всех намеченных встреч.

Я мельком посмотрел на Полину. Уж если я и хотел остаться наедине, то именно с ней.

— А прежде всего наш американец должен поведать нам о своих приключениях! — напомнила она.

— Да, да, кстати, очень любопытно, как вы оказались в Италии? — добавил Эллсуорт.

Итак, я начал живописать историю моих подвигов в последней кампании, более заинтересованный исследованием прелестей сестры Наполеона, чем происхождения моего народа.

— Как вы помните, прошедшей весной Францию со всех сторон осаждали враги, — начал я, призывая на помощь все свое красноречие. — Наполеону пришлось обеспечить мир в Европе, дабы обрести силы для ведения мирных переговоров с Америкой. Несмотря на его сомнения в моей преданности и мотивах, он вызвал меня в Тюильри, намереваясь выяснить некоторые вопросы касательно Америки. Удовлетворив его интерес, я добавил несколько замечаний о Швейцарии. — Я улыбнулся Полине. — Без преувеличения могу сказать, что сыграл весьма важную роль в грядущих победах французов.

От горящих свечей и теснящихся вокруг гостей всем нам было жарковато, и Полина усиленно обмахивалась веером. Влага поблескивала в ложбинке между очаровательными полусферами, возвышавшимися над ее декольте.

— На мой взгляд, вы сумели помочь Наполеону так же великолепно, как Лафайет помог Вашингтону, — проворковала она.

— О, мне далеко до Лафайета! — со смехом воскликнул я. — Но я действительно отправил на тот свет одного двойного агента…

Когда прошедшей весной Наполеон вызвал меня к себе во дворец Тюильри, долго прозябавший в забвении после строительства Версаля, а позднее, во время Революции, оскверненный толпами возмущенных парижан, в его залах еще витали запахи краски и обойного клея.

С тех пор как Бонапарт в ноябре прошлого, 1799 года, отсрочив исполнение моего смертного приговора, неожиданно предложил мне работать на него, я обсуждал с его министрами вялотекущие переговоры с Америкой. Но поскольку я давно не следил за событиями, происходившими на моей родине, то, дабы не выставить себя полным профаном и отработать получаемое жалованье, проштудировал все последние американские газеты, хотя в доступности оказалась лишь пресса месячной давности. Очевидно, республиканцы Джефферсона снискали большую популярность, чем федералисты Адамса, хотя меня лично это мало волновало. Я много играл в карты и флиртовал, залечивая душевные и физические раны после недавних злоключений. Поэтому едва ли я имел право сетовать на то, что меня в марте 1800 года вызвали для доклада к первому консулу. Настала пора зарабатывать на пропитание реальными делами.