Уильям Дитрих - Молот Тора

Морфонтен представлял собой живописное поместье с очаровательным замком километрах в тридцати пяти к северу от Парижа. Достаточное расстояние, иными словами, для новых французских лидеров, чтобы устроить великолепный прием подальше от глаз избравшего их народа. Это шикарное имение приобрел брат Бонапарта, Жозеф, и никто из собравшихся не осмелился даже помыслить о том, что наследникам революции следовало бы проявить чуточку больше скромности. Мне еще не приходилось встречать столь проницательного знатока человеческих слабостей, как Наполеон, недавно отметивший тридцать первую годовщину своей бурной жизни, и потому ему без особого труда удалось возродить во Франции некоторые из заманчивых роялистских церемоний, по которым народ успел соскучиться со времен падения с плеч короля Луи венценосной головы и гильотинирования вслед за тем среди прочих и «вязальщиц». [1] «Вязальщицы» Робеспьера — так называли женщин из народа, заполнявших галереи революционного трибунала, приветствовавших его приговоры. Обычно они были с вязаньем в руках. Богатство вновь стало позволительным. Поощрялись амбициозные стремления и изысканные наряды. Бархат, запрещенный в период террора, стал теперь не только разрешенным, но и модным. Парики могли считаться пережитками прошлого века, но современная мода диктовала важность золотых армейских галунов. В этих изысканных владениях собралось множество новых влиятельных политиков и по-новому соблазнительных дам, чьи шелковые и парчовые наряды внесли радостную живую струю в деятельность парижских галантерейщиков, быстро освоившихся с более классическим республиканским стилем. Лафайет и Ларошфуко пригласили в Париж всех выдающихся американцев, не обошли вниманием даже меня. В общей сложности на приеме веселилась пара сотен американских гостей, и все мы опьянели от нашего триумфа и французского вина.

Бонапарт потребовал, чтобы распорядитель его праздничных торжеств, Жан Этьен Депо, в кратчайшие сроки устроил великолепное зрелище. В связи с чем сей прославленный маршал увеселений нанял архитектора Селлерье для восстановления здания театра, подрядил труппу Комеди Франсез, чтобы она сыграла фривольную пьесу на тему трансатлантических отношений, и подготовил роскошную феерию, с огненной мощью которой мне довелось познакомиться излишне близко.

В трех смежных залах оранжереи накрыли три огромных стола. Главным стал зал Мирного Соглашения, его центральную стену украшал свиток с изображением Филадельфии и Гавра по разные стороны Атлантики, а промежуточное водное пространство увенчивала полуобнаженная дева, которая символизировала мир, держа в руке оливковую ветвь. Не знаю, почему европейские художники обычно стремятся срывать девичьи одежды, но должен заметить, что этой традиции стали подражать и более степенные американцы. Листвы, цветов и гирлянд, окружавших сию мирную фреску, с лихвой хватило бы для начала лесного пожара.

В двух соседних помещениях соответственно стояли бюсты моего покойного наставника Бенджамина Франклина и недавно умершего Джорджа Вашингтона. В парке соорудили обелиск с аллегорическими фигурами Франции и Америки, задрапированными трехцветными полотнищами. В прудах и фонтанах плавали розовые лепестки, по газонам важно расхаживали срочно завезенные павлины, а пушки то и дело извергали залпы праздничного салюта. Судя по всему, Депо не зря потратил деньги, а я наконец попал в дружелюбное общество.

По просьбе Жозефа Бонапарта я захватил на праздник винтовку, которую сам помогал делать в Иерусалиме. Гнусный негодяй Нажак обращался с ней очень грубо, но я отправил его в преисподнюю, проткнув шомполом кровожадное сердце, а позднее заплатил двадцать франков за ремонт ружейной ложи. На сегодняшнем празднике мне удалось продемонстрировать точность стрельбы этого оружия. С сотни шагов я разбил выстрелом чайную чашку, а с двухсот — пять раз кряду попал в кавалерийскую кирасу, и отверстия в ней убедили офицеров согласиться с непредсказуемой прицельностью мушкетов. Многие ветераны посетовали на утомительно трудоемкий процесс заряжания винтовки, но все же признали, что благодаря ей меткость наших пограничных стрелков во время североамериканских войн была столь убийственной.

— Охотничье оружие, — не погрешив против истины, оценил один полковник. — Легкое в носке и замечательно меткое. Но выглядит уж больно хлипким! Грубый новобранец сломает такую изящную штуковину, как фарфоровую статуэтку.