Иван Погонин - Экспедиция в рай

На следующий день его с Гусаковым вызвали на Лубянку.

Как только они вошли в здание, которое прежде занимало страховое общество «Россия», дорогу им преградил чекист с красной повязкой на рукаве.

– Вы к кому, товарищи? – строго спросил он.

– Я Гусаков из ДТО Курской дороги, это – товарищ Буевич из тульского отдела. Нам поступил приказ срочно прибыть.

– Минуточку! – Дежурный снял телефонную трубку и набрал какой-то короткий номер.

– Гусаков и Буевич… Есть! Васильев! – дежурный позвал помощника. – Проводи товарищей к товарищу Ягоде.

Буевич почувствовал, как у него задрожали колени.

Алексею Маслову никогда в жизни не было так страшно. Он, озираясь, шел Хамовническими переулками и думал только об одном: как бы побыстрее выбраться из города. В принципе, к такому исходу своей чекистской карьеры старсотос был готов, – как говорится, сколько веревочке ни виться, но все равно сейчас чувствовал себя словно обухом по голове ударенным и еле держал себя в руках.

Вчера они с Ванькой в гостинице два часа сидели над картой города и изучали возможные пути отхода, а потом прокатились по выбранному маршруту. Наука пошла впрок. Разработали и план раздельного бегства. Каждый должен был сесть на поезд с разных вокзалов Москвы и ехать до ближайшей узловой станции. Оттуда на перекладных следовало пробираться к пункту назначения, который должен был указать Тараканов. Но все планы спутало сообщение Ивана о том, что на вокзале ловили его, а не Осипа Григорьевича. Стало быть, причастность старшего Маслова к налету на сосновское ГПУ уже установлена, следовательно, узнали и про младшего. А раз так, то на всех вокзалах столицы сейчас ходят люди в штатском и внимательно сравнивают похожих по приметам мужчин с его фотографией. Садиться на поезд было слишком рискованно. Он хотел было вернуться к машине, но сообразил, что с помощью «Паккарда» поймать его будет еще легче. Алексей вышел к реке. На угловом доме висела табличка с названием улицы – Чудовка. Неподалеку располагалась остановка, к которой полз трамвай с цифрой «24» наверху кабины. Справа и слева были написаны начальный и конечный пункты маршрута: «1-я ф-ка «Гознак» и «Синичкин пруд». Вагон был переполнен.

«Трамвай в центр едет, а мне сейчас среди людей держаться надо, в толпе им меня найти труднее будет». Маслов вскочил на заднюю площадку. К нему протиснулся кондуктор.

– Обилечиваемся, гражданин!

Алексей протянул пятиалтынный. Кондуктор вопросительно уставился на него:

– Я не медиум, чтобы ваши мысли читать.

– Чего, простите?

– Докеле едем, говорю?

– А, до конечной.

– Тогда маловато даете. До конца – двадцать две копейки!

Маслов расплатился.

Они пересекли Садовое кольцо, проехали мимо храма Христа Спасителя, выехали на Моховую, прокатились мимо Манежа и очутились на Воскресенской площади, которая теперь называлась площадью Свердлова. Тут Маслов увидел несколько стоявших в ряд крытых «Рено» и вспомнил недавно читанную в «Тульском рабочем» заметку о том, что Моссоветом приобретены французские и итальянские автомобили, которые за весьма умеренную плату возят граждан по улицам столицы. Алексей стал протискиваться к выходу. В голову ему пришла одна идея.

– До Клина сколько?

Шофер – молодой парнишка в кожаной куртке и крагах – небрежно указал на большой ящик рядом с водительским сиденьем.

– Оплата по таксе. Сорок копеек километр.

– Вот те раз! А в газетах пишут, что плата умеренная.

– В принципе, хоть сорок копеек, хоть четыре, – усмехнулся водитель, – для вас, гражданин, разницы никакой, я вас все равно не повезу.

– Это почему же? – возмутился Маслов.

– Нам далее тридцати километров от Москвы отъезжать не велено. А до Клина в три раза больше.

– Мне очень надо в Клин, товарищ!

– Так садитесь на паровоз, – равнодушно предложил водитель.

– Не могу на паровоз – если на поезде поеду, не успею. Меня в Клину очень ждут. За девяносто километров я вам уплачу сорок пять рублей.

– Да у нас и по городу желающих пруд пруди. – Шофер оживился, но быстро сдаваться не хотел. – Я, например, сегодня через пассажиров и не обедал… К тому же при езде за город платить в оба конца полагается:

– Хорошо. Даю сто рублей.

– Эх, что с вами делать? В конце концов, советский человек должен помогать советскому человеку. Садитесь. Только, чур, о нашей поездке – молчок!

– Само собой, товарищ!

В кабинете сидел худой, с землистым цветом лица человек во френче без знаков различия.