Юрий Кларов - Пять экспонатов из музея уголовного розыска [с иллюстрациями]

Феоктиста Феоктистовича чуть удар не хватил.

— Везенье-то, везенье-то в чём?! — закричал он.

— В мебелях, — ответили ему.

— В каких таких мебелях?!

— А в тех, что здеся стоят.

— За дурака держите?

— Нет, — говорят, — за умного, потому и втолковываем.

— Чему ж князю радоваться, ежели не Буль?

— А тому радоваться, что деликатнейшей и дивной работы сии мебеля, что таких не только что в России, но и за пределами оной не сыщешь, что мастер из мастеров их делал, такой умелец, что, может, и самого Буля разве что в подмастерья к себе бы взял, да и то подумавши.

Феоктист Феоктистович руками всплеснул.

— Но фальшь ведь?!

— А это с какой стороны глянуть — спереди, сзади али сбоку. Да и фальшь фальши рознь. За одну — батоги положены, а за другую — рублики. И немалые. За иную фальшь сколько ни заплати — всё мало будет.

— Вон как, голубчик вы мой, мастера рассуждали, — многозначительно сказал Василий Петрович и даже поднял вверх указательный палец правой руки. — И я их понимаю. Да, да, понимаю.

Мошенничеству, как известно, столько же лет, а верней, тысячелетий, сколько и мастерству.

Но можно ли именовать мошенничеством то, что имеет с этим явлением лишь внешнее сходство, чисто формальное?

Вы меня понимаете? Нет? Тогда я вам расскажу забавный эпизод из жизни достаточно известного французского учёного XIX века Мишеля Шаля. Автор многочисленных научных работ, переведённых на все европейские языки, Шаль был действительным членом Парижской академии наук, Петербургской академии, Берлинской, Римской, Брюссельской. Библиотека Шаля, из которой он черпал материалы для своих исследований, была уникальной. В ней насчитывалось свыше четырёх тысяч томов и около 27 тысяч ценнейших и редчайших автографов, среди которых имелись неизвестные сонеты Шекспира, предмет жестокой зависти всех коллег Шаля и в Лондоне и в Париже, письма великого Данте и сладкозвучного Петрарки, Рабле, Овидия, Апулея. Говорили, и не без основания, что у академика за семью замками хранятся ещё нигде не опубликованные трактаты и записки Сократа, Платона, Пифагора, Микеланджело, Леонардо да Винчи, Спинозы и Коперника, что у него имеются письма Александра Македонского, Клеопатры, Нерона, Юлия Цезаря, Аттилы, Жанны д’Арк, Ричарда Львиное Сердце и Колумба.

Наиболее осведомлённые знали, что все эти уникумы приобретены Шалем за громадную сумму через посредника у потомка графа Буажурдена. Наверное, имя посредника и по сей день осталось бы для всех тайной, если бы академик, основываясь на приобретённых им письмах Ньютона и Паскаля, не пришёл к выводу, что в мире произошла вопиющая несправедливость. И когда он зачитал некоторые из этих писем на заседании академии, то все сразу же поняли, что слава открытия закона всемирного тяготения должна по праву принадлежать не Ньютону, а Паскалю.

А затем выясняется, что к приобретённым Шалем автографам ни Шекспир, ни Сократ абсолютно никакого отношения не имели. Оказались ни при чём и целомудренная Жанна д’Арк, и грубиян Аттила, и воспетый Вальтером Скоттом Ричард Львиное Сердце, и Ньютон, и Паскаль, и Рабле…

Все автографы собственноручно создал тот, кого академик Мишель Шаль принимал за скромного посредника, — сын ничем не примечательного подёнщика, человек без образования, но с поразительным талантом, несравненный Врэи-Люка, имя которого вскоре стало известно не только во Франции…

Можно такого человека назвать мошенником?

— Конечно, — опрометчиво откликнулся я и, взглянув на Василия Петровича, тут же пожалел о сказанном.

— Считаете Врэн-Люка мошенником?

— Как вам сказать? — замялся я. — Разумеется, он человек не без способностей…

— «Не без способностей»? — перебил меня Василий Петрович. — Нет, голубчик, Врэн-Люка из породы талантов. Человек, способный писать сонеты, ничем не уступающие поэтическим шедеврам таких гениев, как Шекспир и Петрарка, создавать трактаты, достойные интеллекта Платона, Спинозы, Коперника и Леонардо да Винчи, воссоздавать на бумаге мысли и переживания Жанны д’Арк, Ричарда Львиное Сердце, Сократа, Колумба и Александра Македонского, убедить академиков одной из самых блестящих в Европе академий в том, что Ньютон имеет весьма отдалённое отношение к закону всемирного тяготения, который в действительности был открыт вовсе не им, а Паскалем, достоин лаврового венка.

Если вы напишете роман, не уступающий по своим достоинствам «Евгению Онегину», и поэмы, в которых раскроете новые грани гения Пушкина, у меня лично никогда не повернётся язык оскорбить вас даже в том случае, ежели вы припишете свои творения Пушкину, преследуя, скажем так, не совсем благовидные цели.