Филип Гуден - Маска ночи

Но это было и не обязательно, так как в этот момент дверь в его комнату рывком открыли.

– Но, Вильям…

Говоривший, хорошо одетый человек в возрасте, остановился, поняв, что Сэдлер был не один.

– Все в порядке, Ральф. Мастер Ревилл уже уходит, – сказал Сэдлер, встав так резко, что скамейка, на которой он сидел, упала, а вино выплеснулось из стакана.

Новоприбывший небрежно поприветствовал меня, но ясно было, что он ждет, когда я уйду.

Я поблагодарил Вильяма Сэдлера за гостеприимство.

– Когда вы играете в следующий раз, Николас?

– Через два дня мы показываем «Ромео и Джульетту» городским жителям.

– Это наша «Ромео и Джульетта»?

– Есть только одна.

– И кто играет меня? – спросил Вильям Сэдлер.

– Дик Бербедж, хотя он постарше вас будет.

– Он красив?

– Он хороший актер.

– Ха! Это одно и то же, я полагаю.

Снова я не мог понять, насмехается ли Сэдлер над всей затеей, или же его тщеславие было уязвлено тем, что его история, или история его семьи, будет рассказана на сцене. Разве что, по его собственным словам, это в действительности была не столько его история.

Посетитель, молчавший все это время, нетерпеливо ждал, стоя у двери. Я еще раз попрощался с Сэдлером и стал нащупывать свой путь вниз по темной лестнице. Снова очутившись на огромной четырехугольной площади Крайст-Черч, я подождал, пока мои глаза привыкнут к темноте, а затем свернул направо к боковым воротам в стене. Звезды не сияли, воздух был морозный. Городские колокола молчали.

Я размышлял о встрече с Вильямом Сэдлером. Довольно заносчивый малый, но равнодушия в нем больше, чем высокомерия. Не то чтобы совсем неприятный. В конце концов, он уберег меня от возможной опасности на улице. И добродушно отвечал на удары госпожи Рут. Возможно, от него не было такого уж большого вреда.

Насчет другого типа, того, что ворвался в комнату, я не был так уверен. Я не мог толком рассмотреть его при свете свечей, но держался он внушительно. У него были глаза навыкате, как у вола, сочетавшиеся с отвисшим подбородком. Был ли он наставником Сэдлера? Он выглядел, однако, слишком зажиточно, в своей горностаевой шляпе и в испанском плаще. Но в конце концов, как я уже говорил, мои представления об ученой простоте очень быстро развеивались.

Я зашагал к Карфаксу, откуда свернул к «Золотому кресту». Следов побоища, что бушевало на этом месте едва ли час назад, почти не осталось. Несколько бездельников на улице да что-то мягкое под ногами. Я подумал о бессознательной неприязни между студентами и горожанами. Все они были как сухое дерево и постоянно искали искру, чтобы разгореться. Пьеса все не выходила у меня из головы, поэтому я не мог не вспомнить ненависть между Монтекки и Капулетти, так глубоко пустившую корни в каждой семье, что ни одна, ни другая не знала – или не хотела знать, – из-за чего вообще все началось.

Я вернулся в таверну и нашел своих товарищей в бодром расположении духа. Никто из них не принимал участия в стычке на Корнмаркет, но многие из них, как и я, наблюдали за ней. Хотя бы раз в народных волнениях не могли упрекнуть ни одного актера. Некоторое оживление вызвало то, что студенты университета оказались так похожи на лондонских подмастерьев – то есть оказались так склонны к бесчинствам. Нам обыкновенно доставляет удовольствие узнать, что те, у кого есть мозги, способны вести себя так же глупо, как те, у кого их нет. А иногда даже и глупее, словно преследуют этим некую цель. Я ошибался, думая, что пришел со свежими новостями о том, как начались именно эти беспорядки (то есть с историей Вильяма Сэдлера о кислом вине и кабатчике), так как ходило уже по меньшей мере с полдюжины различных версий.

Уже засыпая после этого насыщенного событиями дня, я вспомнил о разговоре со Сьюзен Констант. Может, я нарочно изгнал ее странную просьбу из памяти, понимая, что мало чем могу помочь ей. Даже если она права в своих подозрениях, что ее кузину Сару медленно убивают ядом, как мог я указать пальцем на отравителя? Я пожалел о том, что согласился, хотя и не без колебаний, на ее просьбу.

На следующее утро я стал свидетелем странной сцены, которую привожу здесь только из-за того, что из нее вышло.

Утро было прекрасное. Как бабочка на солнце, я расправлял свои крылья за пределами двора таверны «Золотой крест» – что-то в городе Оксфорде удивительно располагает к праздношатанию, – как вдруг мой слух наполнили крики и визг неподалеку. Источником этого шума была женщина, стоявшая возле повозки у входа в «Таверну», слева от меня. С задника повозки на грязную дорогу вывалился деревянный ящик, и, хотя он выглядел неповрежденным, этого незначительного случая было достаточно, чтобы женщина с бранью напустилась на возчика.