Филип Гуден - Маска ночи

Я поискал глазами широколобого бугая-студента и его почтенного противника, но они уже слились с бурлящей толпой. Их место заняла еще более несообразная пара. В нескольких ярдах от нас высокий молодой человек в студенческом облачении подвергался ударам по голове со стороны приземистой женщины. Она пользовалась не руками, но каким-то продолговатым предметом – я не сумел понять каким. Студент поднял руки, пытаясь отражать удары. Каждый раз, когда это импровизированное оружие опускалось на голову несчастного, женщина отпускала нелицеприятное замечание о своем противнике; ее голос четко раздавался поверх набата и шума схватки:

– Что, спрятал мужество в штанах?

Шмяк!

– Ах ты, ученый олух!

Бум!

Где же я встречался с такой манерой выражаться?

Ах да…

Только я собрался спросить у своей спутницы что-нибудь вроде: «Эта женщина случайно не?…» – как Сьюзен Констант шагнула вперед и закричала сама:

– Вильям! Вилл Сэдлер! Кормилица Рут!

Мужчина и женщина прекратили свои занятия – то бишь отступление и нападение соответственно – и посмотрели на Сьюзен. Озарение настигло всех одновременно. Я не знал молодого человека, но низенькая женщина была госпожа Рут, старая кормилица Константов. Она опустила свое боевое орудие и уставилась на студента. Позади них продолжала кружиться толпа, как сборище лишившихся рассудка танцоров, но эта пара стояла, так сказать, на авансцене.

– Вильям Сэдлер, это ты? – сказала она.

– Госпожа Рут, это вы! – сказал он. – Я так и подумал.

Странное обхождение – обмениваться именами после обмена ударами, хотя «обмена», собственно, не было: удары сыпались в одну сторону.

– Что ж ты не сказал, глупый студент? Знаешь ведь, я плохо вижу.

– Я был слишком занят, уклоняясь от вашего оружия.

– Оружие, Вильям Сэдлер! Да это просто вяленая рыба. Она даже не свежая. Ты не можешь утверждать, что тебе было больно.

В сгущавшихся сумерках матрона протянула предмет, который действительно мог быть сушеной треской, о которой она говорила. Лично я не видел большой разницы между тем, бьют тебя по голове мокрой рыбиной или сухой – хотя в любом случае вряд ли это принесло бы сильные повреждения, – но госпожа Рут говорила с некоторым знанием дела. Кто осмелился бы возражать ей?

– Вот прекрасная битва, – проговорила Сьюзен Констант, поддевая ногой круглый каравай. С тех пор как позвала по имени студента и старую кормилицу, она молчала. – Прекрасная битва, в которой дерутся благами земными, хлебами и рыбами. Может, от этого они чудесным образом умножатся.

Студент рассмеялся в ответ – грубый смешок, одно-единственное «ха!». Видно было, что вяленая рыба не могла сильно повредить ему.

– Отчего все затеялось? – спросил я, приветствуя госпожу Рут легким поклоном.

Мой вопрос, казалось, еще больше развеселил этих троих.

– С таким же успехом вы можете спросить, почему собака с кошкой шипят и рычат друг на друга, – ответила Сьюзен. – С вами все в порядке, Вильям?

– Кто этот тип? – сказал студент, не давая себе труда ответить на вопрос.

В пылу бушевавшего боя Сьюзен Констант представила нас так спокойно, словно мы находились на званом обеде.

– Это Николас Ревилл, из тех актеров, которые приехали развлечь наши семьи. Николас, это Вильям Сэдлер, человек, за которого надеется выйти замуж моя кузина Сара.

– А, господин Ревилл, – вмешалась госпожа Рут. – Вы помогли мне тогда на дороге. Я помню вас.

– А я вас, мадам.

– Вы будете играть в «Ромео и Джульетте»? – спросил Вильям Сэдлер.

– И в других вещах, помимо нее, – сказал я.

– А где же ваш приятный юный друг, тот, другой, что нес меня, когда меня ранили? – снова встряла госпожа Рут.

Я заметил, что она все еще держит свою сушеную рыбу, так сказать, не вкладывая в ножны, наготове для следующего врага.

Но прежде чем мы смогли поболтать о приятности Абеля Глейза и о пьесах, которые собирались ставить «Слуги лорд-камергера», и о прочих милых пустяках, нас прервал новый поворот событий в карфакском побоище. Колокола зазвонили еще яростнее, крики стали еще громче, а град предметов, летавших в воздухе, – еще плотнее. Посреди этой суматохи со стороны вдруг раздался звук трубы, как будто за сценой заиграли фанфары. Да, прямо как в настоящей битве, подумал я (не то чтобы я участвовал хотя бы в одной).

Машинально мы повернулись на звук рога. Позади нас по Хай-стрит поднималась наиболее роскошно одетая группа людей, какую я только видел вне двора королевы Елизаветы. Их путь освещали факелы, которые несли их спутники по бокам группы. Дымящий свет плясал по лицам, что были суровы и морщинисты, и телам, что были в основном сгорбленны и сморщенны. Но их одежды! Ярко-зеленые одежды, небесно-голубые, пунцовые. Как будто множество цветочных клумб решили встать и прогуляться в середине ночи. Хлопотливый Бартоломью Ридд, занимавшийся костюмами актеров у «Слуг лорд-камергера», пришел бы в полный восторг от такого убранства.