Арно Делаланд: Западня Данте

Как и все венецианцы, Франческо тосковал по золотому веку, времени взлета Венеции и ее колоний. В ту пору он мог бы быть если и не единственным капитаном на борту, то по крайней мере одним из активных деятелей грандиозного мероприятия, именуемого завоеванием. Безусловно, он наслаждался своим титулом и церемониалом, окружавшим его персону. Но иногда ощущал себя узником своей должности, rex in purpura in urbe captivus* [5] Полная фраза: Rex in purpura, senator in curia, in urbe captivus extra urbem privatus. — Король в пурпуре, сенатор — в курии, в городе — пленник, вне города — частное лицо (лат.). — король в пурпуре, в городе — пленник… Когда его провозгласили дожем в соседней базилике, он предстал перед ликующей на площади Сан-Марко толпой, прежде чем ему вручили рогастый чепчик на верхней ступени лестницы Гигантов. Но едва его успели провозгласить дожем, как он вынужден был дать клятву никогда не превышать данных ему прав, — «обещание», которое ежегодно зачитывалось вслух и точно обозначало его полномочия.

Таким образом, Франческо, избранный пожизненно, правомочный участник всех советов и хранитель главнейших государственных секретов, являлся благодаря своей должности воплощением власти, могущества и процветания Светлейшей. Он возглавлял Большой совет, сенат, Совет сорока, а в приемные дни заседал вместе с шестью представителями своего Малого совета, принимая прошения и жалобы. Каждую неделю он посещал одну из трехсот магистратур, которые насчитывала Венеция. Проверял происхождение и рост вкладов, утверждал баланс общественных финансов. И это не считая многочисленных визитов и официальных приемов. На самом деле у дожа практически не было личной жизни. И такой безостановочный марафон частенько подрывал здоровье старцев — поскольку дожем становились не раньше шестидесяти лет — в связи с чем сочли необходимым приделать к трону в зале Большого совета обитую бархатом перекладину, позволявшую его светлости слегка вздремнуть, когда оная светлость была уже не в состоянии следить за дебатами.

Франческо, шагая по дворцу, вошел в зал Большого совета, где находились портреты всех его блистательных предшественников. При других обстоятельствах он бы задержался, как иногда делал, чтобы найти в лицах этих былых дожей некие признаки символического родства. Он поразмыслил бы о Циани, судье, советнике, подеста [6] Глава исполнительной и судебной власти в городах-республиках Италии XII–XVI вв. Падуи, самом богатом человеке в Венеции, которого «новые» семьи, разбогатевшие в период венецианской экспансии, в конечном итоге отстранили от власти. Посидел бы перед портретом Пьетро Тьеполо, судовладельца и торговца, герцога Крита, подеста Тревизы, бальи [7] Чиновник, руководивший судебно-административным округом. Константинополя, который не только способствовал созданию сената и отредактировал городские статуты в 1242 году, но и активно восстанавливал венецианское единство, насаждая там и тут владычество Венеции. Прежде чем покинуть зал, Франческо прошел мимо портрета дожа Фальера, чья судьба оказалась весьма незавидной: недовольный всемогуществом аристократии, он мечтал вернуться к народовластию и мобилизовал народ. Его казнили. И Франческо подумал, что оставит после себя и как будут вспоминать о его деятельности во главе республики.

«Вот уж действительно есть повод для размышлений», — тревожно нахмурился он.

Потому что именно в этот апрельский день Франческо занимали весьма мрачные дела. Его ждала встреча с Эмилио Виндикати, одним из Совета десяти. А он еще не принял окончательного решения насчет предложения, весьма, надо сказать, специфического, сделанного ему Виндикати нынче утром. Франческо дошел до зала Коллегии и присел на минутку. Но долго на месте не усидел. Нервничая, он подошел к одному из окон. Балкон нависал над дамбой, перегораживающей лагуну, по которой перемещались несколько гондол, военных кораблей из Арсенала и груженных товаром яликов. Неподалеку угадывалась тень крылатого льва святого Марка и колокольня, рассекающая как кинжал рассветное небо. Франческо помассировал веки и глубоко вздохнул, глядя на снующие туда-сюда корабли и морскую пену, вскипающую у них в кильватере. Снова вздохнув, он еще раз перечитал заключение письма Совета десяти.

«Над республикой нависла тень, очень опасная тень, Ваша светлость, и это убийство — лишь одно из ее многочисленных проявлений. Венеция находится в отчаянном положении, самые страшные преступники бродят по ней, как волки по мрачному лесу. Над нею веет ветер упадка, и игнорировать это уже невозможно».