Питер Тремейн - Очищение убийством

Он не должен никому завидовать, ибо двадцати лет от роду отказался от своей наследственной должности герефа , или судьи в землях тана Саксмунда. Он отрекся от старых богов южного народа в королевстве восточных англов и пошел за новым Богом, учение о коем явилось из Ирландии. Он был молод и полон надежд, когда случай свел его с одним ирландцем, каковой, прескверно изъясняясь на саксонском языке, все-таки вполне преуспел в объяснении своей цели. Этот ирландец по имени Фурса не только научил Эадульфа читать и писать на его родном саксонском языке — до того Эадульф ни разу не видел письма на оном, — Фурса наделил его знанием ирландского языка и латыни, а сверх того обратил к учению Христа, Сына Бога безымянного.

Эадульф оказался столь способным учеником, что Фурса послал его с рекомендательными письмами на свою родину, в Ирландию, сперва в монастырь в Дурроу, где воспитывались и обучались выходцы изо всех четырех сторон света. Год проучился Эадульф в Дурроу среди тамошней благочестивой братии, но, заинтересовавшись искусством ирландских врачевателей, он проучился четыре года в известной медицинской школе Туайм Брекане, где узнал легенду о Мидахе, сыне Дианкехта, который был убит, а из его трехсот шестидесяти пяти суставов, жил и конечностей выросли триста шестьдесят пять трав, и каждая обладает даром лечить ту часть тела, из которой она выросла.

Это учение разбудило в нем жажду знаний и открыло в нем способности к раскрытию всяческих тайн и загадок: то, что иным представлялось чем-то вроде неведомого языка, для него было легкой задачей. Он решил, что эта способность как-то связана с должностью, которая по наследству передавалась в его семье, — должностью герефа — знатока изустных законов саксов. Иногда, хотя и не очень часто, он с сожалением думал, что, не отрекись он от Вотана и Сакснота, он тоже стал бы судьей в землях тана Саксмунда.

Как многие другие монахи-саксы, он следовал учению своих ирландских наставников — в богослужебных обрядах их церкви, в исчислении церковных праздников, столь важных для христианской веры, и даже в их манере выбривать голову в знак того, что жизнь его безраздельно посвящена Христу. Только по возращении из Ирландии Эадульф столкнулся с теми священнослужителями, что примкнули к архиепископу Кентерберийскому, подвластному римской церкви. И обнаружил, что римские обычаи не таковы, как у ирландцев или у британцев. Различья имелись и в церковных обрядах, и в определение даты Пасхи, и даже тонзуру они выбривали совсем иначе.

Эадульф решил разобраться в этой загадке и посему предпринял паломничество в Рим, где пробыл два года, обучаясь под водительством лучших наставников этого Вечного города. Он вернулся в королевство Кент с corona spinea, римской тонзурой на макушке, и со страстным желанием предложить свою службу Деусдедиту, преданному догматам римской церкви.

И вот теперь многолетние споры между учениями ирландских клириков и клириков римских вскоре будут улажены.

Освиу, могущественный король Нортумбрии, чье королевство, обращенное в веру ирландскими монахами из монастыря Колумбы со святого острова Ионы, решил созвать большой собор в монастыре Стренескальк, где сторонники и ирландского и римского обычая станут защищать каждый свою сторону, а Освиу — судить и решать, раз и навсегда, последует ли его королевство за ирландцами или за Римом. И все понимали: куда пойдет Нортумбрия, туда пойдут и остальные англосаксонские королевства, от Мерсии и Восточной Англии до Уэссекса и Сассекса.

Клирики прибудут в Витби со всех сторон света, и вскоре все они сойдутся в зале монастыря Стренескальк, высящегося над гаванью.

Эадульф с волнением смотрел на высокие утесы и черные очертания большого монастыря Хильды из Стренескалька. Они вырисовывались все четче и четче. Корабль приближался к берегу.

Настоятельница Хильда смотрела из окна Стренескалька на маленькую гавань в устье речки под утесами, на суету и суматоху, царящую внизу. Там сновали крошечные фигурки людей, занятых разгрузкой нескольких судов, ставших в укрытие на якорь.

— Его милость архиепископ Кентерберийский и его свита благополучно высадились на берег, — медленно говорила она. — И меня известили, что мой родич, король, прибудет завтра в полдень. Это значит, что диспут может начаться, как и было договорено, завтра вечером.

За спиной настоятельницы в ее темном покое у тлеющего огня сидел человек, ястребиное лицо коего имело выражение весьма властное. По всему было видно, что человек этот привык повелевать, больше того — привык, чтобы ему подчинялись. На нем была ряса настоятеля, он носил распятие и кольцо епископа. Его тонзура, выбритая от самого лба до линии, соединяющей ухо с ухом, явственно указывала, что он следует обычаям Ионы, а не Рима.