Грэм Барнет - Его кровавый проект

— Да.

— И с вашей медицинской точки зрения его можно считать невменяемым или человеком, которому изменил рассудок?

— Нет.

Тут мистер Гиффорд бросил испепеляющий взгляд на скамью адвоката и без дальнейших театральных сцен завершил допрос.

Вот теперь доктора Мунро отпустили, и, с благодарностью взглянув на генерального солиситера, он «поспешил прочь, без сомнения, в поисках прибежища в ближайшей пивной».

Версия обвинения, в соответствии с законом Шотландии того времени, завершилась тем, что секретарь суда зачитал заявление подсудимого. Это было единственное заявление, которое ему дозволено было сделать: «Мое имя — Родрик Джон Макрей, мне семнадцать лет. Я уроженец Калдуи, что в Росшире, и проживаю в самом северном доме этой деревни со своим отцом, Джоном Макрем, арендатором. И, будучи обвинен в причинении смерти Лаклану Маккензи, сорока одного года, Флоре Маккензи, пятнадцати лет, и Дональду Маккензи, трех лет, посредством ударов, нанесенных флэфтером и кроманом в их доме 10 августа сего года, заявляю: я открыто признаю, что нахожусь в ответе за смерть поименованных персон. Утром упомянутого дня я отправился в дом Лаклана Маккензи, вооруженный этими предметами, с намерением его убить. Я убил Лаклана Маккензи в отместку за страдания, которые тот причинил моему отцу и всей моей семье. Я не собирался убивать Флору Маккензи или Дональда Маккензи. Их смерти повлекло за собой их присутствие в доме и мое желание помешать им поднять тревогу. Я считаю, что успех моего предприятия следует приписать провидению, потому соглашаюсь с любой участью, какую провидение мне отмерит. Я в здравом уме и делаю это заявление открыто и без принуждения. Все, что я заявляю, — правда. (Подпись) Родрик Макрей».

Расследование приостановилось. Поскольку к тому времени было около четырех часов, в суде последовала дискуссия насчет того, не отложить ли разбирательство на следующий день.

Мистер Синклер, без сомнения, боясь, что присяжные проведут ночь со звенящим в их ушах заявлением Родди о его вменяемости, выступал за то, чтобы продолжить заседание. Мистер Гиффорд возражал, что, поскольку нет возможности завершить суд сегодня, его следует возобновить утром. Обмен репликами сделался довольно жарким — по крайней мере, со стороны мистера Синклера, — но, шепотом коротко посовещавшись со своими коллегами, лорд судья-клерк объявил, что суд откладывается. «Шотландец» писал, что мистер Синклер «побагровел, и было слышно, как он громко бормочет о заговоре против его клиента; за это он получил суровый выговор судьи и немедленно извинился».

Что бы ни думал мистер Синклер о совершенно резонном постановлении судьи, такое проявление раздражительности перед присяжными едва ли было в интересах его клиента. Судья повторил присяжным те же предостережения, что и вчера, и зал суда очистили от публики. Люди покидали галерею, «слегка смахивая на школьников, которых распустили на лето».

В вечерних выпусках газет публиковались красочные описания обмена репликами между адвокатом, прокурором и доктором Мунро, а «Инвернесский курьер» писал, что «в городских трактирах и на перекрестках улиц не обсуждалось никаких других тем. Те, кому повезло присутствовать на суде, изрекали суждения, словно великие мудрецы, и всю ночь кипели споры о том, повесят или нет несчастного подсудимого».

Среди репортеров мнения тоже явно разделились. Статья в «Шотландце», посвященная сегодняшнему судебному разбирательству, заканчивалась тем, что «проблеск надежды, появившийся после того, как искусно адвокат дискредитировал доктора Мунро, тут же погас после заявления самого подсудимого о том, что он воистину находится в здравом уме. Теперь требуется самый удивительный поворот событий, дабы убедить присяжных, что несчастный арендатор неповинен в преступлениях, в которых его обвиняют».

Однако для Джона Мёрдока, пишущего в «Курьере», дело было далеко не таким ясным: «Хотя нельзя подвергать сомнению искусство, с которым мистер Гиффорд представлял дело Короны, присяжные попутно услышали достаточно о своеобразном поведении подсудимого, чтобы это посеяло семена сомнения относительно того, в здравом ли он уме».

В утреннем выпуске «Таймс» мистер Филби писал: «Это самое необычное явление, чтобы защита в подобном деле основывалась на единственном свидетеле, но следует признать, что суд над Родриком Макреем — необычный случай. Спорными являются не факты дела, а состояние рассудка преступника, и лишь немногие люди (если таковые вообще имеются) могут взять на себя смелость заявить, что правильно оценивают это состояние. Подсудимый все время вел себя так почтительно и скромно, что совершенно невозможно вообразить его совершающим те зверские преступления, в которых его обвиняют. Однако он их все-таки совершил, и то, что человек, способный на подобную дикость, может потом два дня сидеть тихо, как мышь, говорит наблюдателю о некоем помешательстве, не входящем в случаи, перечисленные доктором Гектором Мунро. Таким образом, огромная ответственность лежит на плечах знаменитого Джеймса Брюса Томсона, в чьих руках находится судьба Родрика Макрея».