Энн Перри - Скелет в шкафу

Эстер взглянула на Монка.

— Да и бесполезно было затевать такой разговор. Октавия прекрасно знала своего отца. И она одна имела храбрость противостоять ему… за что, возможно, и поплатилась… Но что ей оставалось? Союзников у нее не было. Киприан — вечный узник дома на Куин-Энн-стрит. Он зависит от Ромолы, а та ради своего благополучия будет всегда и во всем подчиняться сэру Бэзилу. Фенелла интересуется лишь собой. Араминта во всем держит сторону отца. С Майлзом Келлардом — сложнее, но и он вряд ли станет противоречить сэру Бэзилу, тем более ради кого-то другого.

— Леди Мюидор? — спросил Монк.

— Она просто устала и отступила. Когда-то она посмела возразить мужу относительно брака Октавии, но на большее, видимо, не способна. Септимус, может быть, и поддержал бы Октавию, но он бессилен.

— А Гарри — мертв, — Монк продолжал развивать ее мысль. — Жизнь Октавии без него пуста, надежды нет. Она должна была прийти в немыслимое отчаяние, почувствовать себя всеми преданной. Ей почти ничего не оставалось, она даже не могла ответить ударом на удар.

— Почти? — переспросила Эстер. — Почти ничего не оставалось? Обессиленная, растерянная, одинокая — какое же тут «почти»? Но вы неправы: она могла ответить ударом на удар — нечаянно или же умышленно. Возможно, эта мысль ей и в голову не приходила, но у нее был шанс страшно отомстить сэру Бэзилу. Покончить с собой. — Голос Эстер стал чуть хрипловат, в нем зазвучала недобрая ирония. — Представьте: дочь, живущая в его доме, под его опекой — и вдруг такой ужасный, такой неприличный и нехристианский поступок. И нет чтобы тихо-мирно отравиться настойкой опия — зарезалась! Причем не было отвергнувшего ее любовника, да и с момента смерти Гарри прошло уже два года. Покончила с собой в собственной спальне… или даже в его кабинете — с найденным письмом в руке!.. Ее бы похоронили в неосвященной земле, рядом с другими грешниками, которым нет прощения. Подумайте, что сказали бы люди! Позор, косые взгляды, все перешептываются, а стоит к ним приблизиться — замолкают. Никто не приглашает к себе, никто не наезжает с визитами, зря стоят экипажи у конюшни, зря горят огни. Вместо почитания и зависти — презрение, хуже того — осмеяние.

Лицо Монка было мрачно; трагическая картина предстала перед ним во всех подробностях.

— То есть тело ее нашла не Энни, а кто-то другой, — сказал он. — Кто-то из родственников. Спрятали нож, перенесли тело на кровать, разорвали ночную рубашку, словно перед смертью Октавия с кем-то боролась, сломали плющ под окном и забрали для отвода глаз несколько безделушек. И случившееся приняло вид убийства — жестокого, бессмысленного, но не бросающего тень на семейство. Действительно, такое могло случиться с кем угодно… Затем я, кажется, чуть не разрушил их планы, установив, что в дом никто не проникал и что убийца проживает в доме… Стало быть, речь идет не о насильственной смерти Октавии, а о медленном подлом убийстве Персиваля. Насколько же все это страшнее… — тихо произнес Монк. — Да, но как мы сможем это доказать? Мы просто не в силах это сделать. Они все будут отрицать! Кто бы это ни был… — Монк запнулся. — Какой кошмар! Но кто? Я до сих пор не знаю. Скандал повредит любому из них. Это могли быть и Киприан с Ромолой, и один Киприан. Он сильный мужчина и вполне способен перенести тело сестры из кабинета отца в спальню… Если, конечно, она покончила с собой именно в кабинете. Ему даже не пришлось бы бояться, что он кого-то при этом разбудит — ведь его спальня располагалась рядом со спальней Октавии!

От этого предположения Монка Эстер пришла в ужас. Она вспомнила лицо Киприана, его улыбку, его скорбные глаза… Да, он мог это сделать, спасая сестру от посмертного позора. Имя ее осталось бы незапятнанным, и она была бы погребена по-христиански.

Но ведь Персиваля все равно повесили!

— Киприан не вел бы себя так на суде, зная, что Персиваль невиновен, — вслух сказала Эстер.

Она и сама хотела, чтобы это оказалось правдой, но помнила, как сильно Киприан зависит от Ромолы, а та ради своего благополучия и спокойствия пойдет на все. Кроме того, Киприан любил свою сестру и горевал о ней больше всех прочих.

— Септимус? — спросил Монк.

Септимус вполне был способен на любое безрассудство — из сострадания.

— Нет, — с жаром сказала Эстер. — Нет… Он бы не допустил, чтобы Персиваля повесили.

— Тогда, может, Майлз? — Монк внимательно глядел на Эстер. — Чтобы сохранить фамильную честь. Его собственное благополучие зависит от благополучия Мюидоров. Ему могла помочь Араминта… Но он бы справился и один.