Средневековые убийцы - Проклятая реликвия

Певец схватил шкатулку и поднес ее к глазам, словно исследуя. Перкин все решительнее настаивал на своем, жестикулировал и размахивал руками. У Соловья открылся рот с выражением изумления и недоверия. Я никак не мог понять, о чем они спорят. Певец еще раз заглянул внутрь шкатулки. Потом посмотрел на нее сбоку — и увидел, что я за ним наблюдаю. Его взгляд метнулся мне за плечо, и глаза его расширились, то ли от страха, то ли от удивления. Я оглянулся. К нам приближался констебль, которого я окрестил Гогом (а может, и Магогом).

После этого все произошло одновременно.

Я решил, что единственный способ доказать мою — нашу — полную невиновность в деле убийства Хетча, это схватить карманника Питера Перкина и исполнителя баллад Бена Соловья — и шкатулку. Пустая или нет, она послужит доказательством их соучастия в преступлении. Я сказал «решил», но, разумеется, это был инстинктивный порыв. Крикнув что-то своим друзьям, я рванулся к тенистому месту, где стояли оба дружка.

Но Соловей, уже встревоженный появлением Гога (или Магога), одной рукой схватил свою лютню и, не отпуская деревянную шкатулку, обогнул контрфорс и пустился бежать. Его сообщник отстал на секунду-другую, но он тоже удрал, когда я был от них на расстоянии более двадцати ярдов.

Лучше бы Соловью и Перкину оставаться на своем месте и вести себя все так же нагло. Когда человек бежит — он виноват. И даже такой тупоголовый тип, как констебль, может отреагировать на бегущего, как охотничий пес реагирует на зайца. Я скорее почувствовал, чем увидел, что он топочет следом.

Кроме того, певцу и карманнику следовало разделиться, чтобы погоня тоже разделилась, но Перкин продолжал мчаться вслед за Соловьем. Монастырь располагался с северной стороны Смитфилда, на краю ярмарки. В сущности, это уже рваная граница Лондона. Там бродило несколько человек, но основная толпа еще находилась в самом сердце ярмарки.

Воры имели преимущество в расстоянии, да и, похоже, неплохую сноровку в беге, и вполне могли бы убежать от нас и затеряться среди переулков и сточных канав Хокстона или Айлингтона. Но тут из-за стены примыкающего здания выскочил второй констебль, Гог (или Магог). Действовал ли он инстинктивно или соображал быстрее, чем я предполагал, но только он метнул свою длинную дубинку в ноги Соловью. Певец, обремененный тем, что держал в руках, споткнулся и упал. Красный берет отлетел в сторону, лютня кувыркнулась в воздухе и с немузыкальным бряцаньем ударилась о землю. А констебль влепил ему крепкую затрещину.

Карманник Перкин едва не налетел на своего упавшего сообщника, но в последний момент отскочил в сторону и помчался налево. Однако он потерял при этом драгоценные секунды, и с четырьмя преследователями на хвосте шансов у него не осталось. Мы очень скоро нагнали этого коротышку.

Оставив остальных разбираться с Перкином, я отправился на поиски шкатулки, которую Соловей, падая, тоже уронил. Она отлетела на несколько ярдов в сторону. Шкатулка не была совершенно пуста — в самом углу застрял клочок пергамента, которым, как утверждал Улисс Хетч, подтверждалась подлинность частицы креста. Однако пергамент так вылинял, а слова было так сложно расшифровать, что сам по себе он почти ничего не доказывал. Я осторожно взял шкатулку подмышку и присоединился к остальным. Бен Соловей уже поднялся на ноги, но с таким видом, словно не понимал, где находится — и кто он вообще такой. Он держался за непокрытую голову в том месте, где к нему приложился констебль.

Гог и Магог выглядели довольными, сумев поймать еще двоих негодяев, доказавших свою порочность тем, что пытались сбежать. Когда я предложил всем вместе вернуться в Пирожно-пудренный суд, к судье Фарнаби, они с радостью ухватились за эту мысль. По дороге Абель поднял сломанную лютню Соловья. Сам певец все еще не понимал, что происходит, и, спотыкаясь, шагал вперед, держась за голову. А вот Питер Перкин упал духом.

— Это рабочий инструмент певца, — сказал Абель, покачивая лютню. Гриф у нее треснул, а струны перепутались.

— Певца? Он вор, а то и еще хуже, — отозвался я, полный праведной уверенности, что мы выследили негодяев, ответственных за гибель Хетча.

— Нескоро он сумеет заработать достаточно денег, чтобы купить новую, — сказал Абель, глядя на лютню, как на заболевшего младенца.

— Украдет, — отрезал я, не понимая мягкости Абеля. Думаю, он испытывал бессознательное сочувствие к неисправимым ворам-карманникам, потому что и сам когда-то зарабатывал на жизнь мошенничеством.