— Я слышал, вы арестовали убийцу Уитни, — сказал он. — Жаль, что вы не поймали его раньше, до того, как он унес еще две жизни. Мне не нравились Эндрю и Урбан, но прискорбно, что им пришлось умереть, пока раскрывалось это дело.
— Прискорбно, — холодно отозвался Майкл. Ему не понравился намек на то, что его медлительность привела к дополнительным жертвам.
Сетон заметил, что его колкость попала в цель, и неприятно усмехнулся. Потом показал в угол, где лежали два мешка, кое-как набитые одеждой.
— Поскольку больше было некому, я собрал их пожитки. Может быть, вы устроите так, чтобы их унесли отсюда?
Бартоломью начал рыться в грязных мешках.
— Это все?
— Они не были богачами.
— А это что? — спросил Бартоломью, вытаскивая стеклянный сосуд из мешочка, лежавшего в более старом мешке. — Лекарство?
— Эндрю говорил мне, что это маковый отвар, который облегчает боль в старой ране и помогает ему уснуть. Большую часть он выпил утром, незадолго до смерти, я сам видел.
Бартоломью поднес пузырек к носу и понюхал содержимое: маковый отвар.
— У тебя проблема, брат. Этот пузырек совершенно такой же, какой я нашел на теле Эндрю. И он значительно меньше, чем те, что ты обнаружил под кроватью у Томаса.
— И что? — буркнул Майкл.
— Я видел, что Эндрю пил только из таких пузырьков, — заметил Сетон. — Они все странного розоватого цвета, поэтому я их и запомнил.
— Подозреваю, что мы с самого начала не ошибались относительно смерти Эндрю, — сказал Бартоломью, садясь на скамью с пузырьком в руках. — Эндрю мучался от болей и регулярно принимал маковый отвар, чтобы облегчить страдания. Сетон говорит, что он принял изрядную дозу — все, что у него оставалось — перед смертью, и это объясняет сузившиеся зрачки. Я думаю, Эндрю покончил с собой, в точности, как мы считали поначалу. Он прыгнул в реку — прямо, как описывал это Урбан — и утонул, потому что не мог поднять голову. Но Томас не имеет к этому никакого отношения.
— Возможно, — неохотно произнес Майкл. — Но он все-таки убил Уитни и Урбана.
Бартоломью задумался.
— Та схема у тебя?
Майкл порылся в суме и величественным жестом вытащил ее.
— Откуда это у вас? — сердито спросил Сетон, попытавшись выхватить схему. Он прищурился. — Большой Томас!
Некоторые детали соединились в мозгу Бартоломью в единое целое.
— Если я не ошибаюсь, то эта схема принадлежала Уитни?
— Ну и что? — совсем рассердился Сетон. — Вам-то какое дело?
— Очень даже большое, — мягко ответил Бартоломью. — Она доказывает, что Уитни интересовался той трубой совсем не мимолетно. Схему нашли среди вещей Томаса, но он очень удивился, когда ты обнаружил ее, брат. Мне кажется, кто-то подложил ее туда — так же, как кто-то подсунул в его пожитки склянки с лекарством, только не того цвета и не того размера — чтобы ты их нашел.
Майкл сощурил глаза.
— Ты пытаешься сказать, что кто-то подкинул доказательства, чтобы сознательно ввести меня в заблуждение?
Бартоломью кивнул.
— Томас — легкая мишень, потому что иностранец, а к чужакам все относятся подозрительно. Никто не удивился, что он оказался убийцей — потрясены, но не удивлены. Однако он невиновен.
— Я не понимаю, как ты делаешь такой вывод из схемы, — сказал Майкл. — Она…
— Теперь я точно понял, что произошло. Уитни планировал сделать что-то предосудительное на крыше. Веревка и камни принадлежали ему, а не Томасу — и схема тоже принадлежала ему. А его интерес к трубе объясняет, почему его нашли внутри камина.
— Вы ошибаетесь, — сказал Сетон, но его голосу не хватало убедительности. — Уитни интересовался трубой не потому, что хотел убить кого-нибудь. Просто из нее ужасно сквозило. Он мне сам сказал, когда я однажды увидел, как он в нее заглядывает.
— Значит, вы не единственный, кто поймал его за странными поступками, связанными с крышей, — пробормотал Бартоломью. — Урбан тоже, хотя он не понял, в чем смысл. Он увидел Уитни на приставной лестнице, и тот сочинил какую-то сказку про голубиное гнездо. Но на самом деле он собирался подняться на крышу, чтобы устроить смертельную ловушку с камнями. Когда Урбан заметил его, он сделал вид, что совершенно не умеет лазить по лестнице, и юноша сам сбил то гнездо. А теперь вспоминай, что сказал Кип Рауф о людях, которые недавно одалживали длинную лестницу у Бенета, брат.
— Что Уитни брал ее раз или два, — сказал Майкл. — Если он хотел избавиться от шумных голубей, ему вполне хватило бы одного раза. — Он повернулся к Сетону с весьма разгневанным видом. — Почему вы раньше не рассказали мне про его интерес к трубе? Вы не могли не заметить, что это имело прямое отношение к моим вопросам!
Читать дальше