Средневековые убийцы - Проклятая реликвия

— Церковный сторож сказал, что я могу найти вас здесь, — любезно произнес он. — Я так понял, что вы меня искали — хотели расспросить о том, как братья Рауф пытались меня убить?

Если Майкла и смутило это дерзкое заявление, он этого не показал.

— Да, — ответил проктор. — Так вам известно о том, что пытались сделать Кип и Джон?

Томас сел и усмехнулся.

— Трудно не заметить арбалетную стрелу, если она пролетает мимо вас на расстоянии одного пальца, или лошадь, которая пытается вас затоптать. А вчера они шатали лестницу, по которой я лез на крышу, заодно подвергая опасности и Бартоломью. Разумеется, я это заметил.

— И что сделали? — сердито вопросил Майкл.

— Ничего. Все эти попытки были весьма неуклюжими, и реальная опасность мне не угрожала — хотя арбалетная стрела оказалась чересчур близко.

— Почему вы так легко к этому относитесь? — спросил Бартоломью. — Большинство людей встретились бы со своими вероятными убийцами лицом к лицу и захотели узнать, что происходит.

— Мне ни к чему спрашивать. Я точно знаю, почему они так настроены против меня. Ни один из кембриджских доминиканцев не стал ученым, и ни они, ни их служки не понимают, чего ради я посвятил всю жизнь книгам. Кроме того, я приехал из университета, о котором они никогда не слышали; я выгляжу, говорю и веду себя не так, как они. Я чужак, иностранец, и потому подозреваемый. Они невзлюбили меня из-за собственного невежества, ни больше и ни меньше.

Балмер говорил именно об этом, и братья Рауф тоже, и Бартоломью предположил, что даже в университетском городе вполне возможно, что образованность и ученость будут восприниматься, как противоестественный порок. Кроме того, доминиканцы стремились жить в тесном местном кружке — даже валлийские и ирландские ученые считались среди них чужаками, поэтому человек из таинственного Пэкса должен был стать очевидной мишенью для их ограниченной ненависти.

Однако Майкла объяснения Томаса не удовлетворили.

— Они считают вас инквизитором. Это так?

— Существуют инквизиторы-доминиканцы, которые докладывают великому магистру о случаях ереси, но все они англичане, смешавшиеся с местной общиной. Это вам не иностранцы, которым никто не станет доверять. Подобная уловка будет бессмысленной.

— Это значит «да» или «нет»? — настаивал Майкл.

— Это значит «нет», — ответил Томас несколько нетерпеливо. — Я просто ученый и священник.

Майкл уже собрался порасспрашивать его об интересе к смерти Уитни — и о его собственной позиции в отношении реликвий Святой Крови — но тут раздался стук в дверь, и вошел один из церковных старост.

— Вас просят подойти к реке, у причалов, брат, — задыхаясь, сказал он. — Там произошел несчастный случай, и говорят, что погибший жил в общежитии святого Бернарда.

Бартоломью вскочил на ноги.

— Кто? Сетон?

Староста помотал головой.

— Старик в рясе кармелита.

— Ты имеешь в виду отца Эндрю? — потрясенным шепотом спросил Томас. — Мертв?

Бартоломью кинул на него взгляд, испугавшись внезапной бледности иностранца. Опасаясь, что тот упадет в обморок, Бартоломью наклонился, чтобы подхватить его. Томас, не заметив этого, устремил темные, напряженные глаза на старосту, ожидая ответа.

— Я слышал, что погибшего звали Эндрю, — согласился староста.

— Господи, спаси нас! — выдохнул Томас. Он поднял руку, чтобы осенить себя крестом, но она так тряслась, что он с трудом сделал это.

— Да в чем дело? — спросил Бартоломью, убежденный, что того потрясло нечто большее, нежели известие о смерти человека, с которым Томас, по его собственным словам, никогда не встречался. Будучи проктором Пэкса, он наверняка неоднократно сталкивался со смертью — разумеется, если считать, что он говорил правду.

— Я не был с вами до конца честным, — сказал Томас, взяв остатки эля Бартоломью и сделав глоток. — Вы не ошиблись: у меня в этом деле не только мимолетный интерес. Я — один из многих доминиканцев, разбросанных по стране, чтобы прислушиваться к информации о реликвиях Святой Крови и их передвижениях. А реликвия Эндрю казалась особенно важной.

— Инквизитор? — взвился Майкл. — Вы это только что отрицали!

— Я не инквизитор, — возразил Томас. — Я наблюдатель. Это не одно и то же.

— Одно и то же, — отрезал Майкл. — Помните ту рыбью голову, которую Джон Рауф уронил мне на плечо в вашем монастыре? Она лежала у меня на плече, а я об этом даже и не знал, и смотрела на нас своими тусклыми, бдительными глазами. Вот это вы и есть, Томас. Рыбья голова, пристроившаяся на плечах у порядочных людей.