Он вспомнил, что несколько месяцев назад он давал Троллю порошок от глистов в капсулах, и их должно было остаться в шкафчике для лекарств довольно много.
Однажды вечером, когда Марианна и горничная уже спали, он принес обе палочки из кладовой и развернул одну из них. Едва он ее коснулся, она рассыпалась, к его удивлению, в порошок, возможно, из-за того, что долго хранилась в закрытом стаканчике. Как бы то ни было, оказалось, что обращаться с ядом легче, чем можно было ожидать.
Он долго размышлял над числом тех, кого следовало ликвидировать. Сначала он имел в виду пятерых, но это число не гарантировало успех — стопроцентный успех. Как он мог быть уверен, что трое из пяти мужчин сочтут необходимым принимать средство для усиления потенции? Допустим, некоторые люди глотают таблетки по всякому поводу, другие — нет. Может быть, лучше отправить шестерым? Семерым? Десятерым?
Почему именно эти десять, хотел бы знать Кунце.
— Почему из шестнадцати или, точнее, из восемнадцати человек, так как вы сюда включили и Хедри, вы выбрали именно этих десятерых?
Дорфрихтер насмешливо посмотрел на Кунце.
— Вот на что вы потратили все это время! Мои отношения с этими десятью! Тут, вы полагали, лежит ключ ко всей этой истории?
— А что, вы предоставили это все делу случая?
— Не совсем. Боюсь, что вы все еще не до конца уяснили, что я никакой не ужасный убийца. Некто принял глубоко ошибочное решение, и у меня было чувство, что моя задача — это исправить. Возможно, я взял на себя слишком много, но я все тщательно взвесил и сделал свой выбор.
Это было не совсем так, по крайней мере с каждым, по его мнению, из «ненужных». Ночами, когда он не спал, он вновь и вновь перебирал эти пятнадцать фамилий про себя, как молитву: Аренс, Айнтхофен, Шёнхальс, Герстен, Виддер, Хохенштайн, Дугонич, Мадер, Ландеберг-Лёви, Храско, Траутмансдорф, Молль, Мессемер, Облонски, Ходосси. Он вспоминал каждое отдельное лицо, вспоминал, какими особенностями или талантами обладал тот или иной из отобранных. Он хотел выбрать только тех, кто созрел, по его мнению, для «пенсии». То, что в этом случае выход на «пенсию» означал смерть, было несущественным.
Аренс? Номер один. Сын военного портного. Энергичный, способный, надежный офицер. В Генеральном штабе такие нужны. И такие, как Айнтхофен или Шёнхальс.
Они обладали качествами, с которыми они способны принимать ответственные решения. Герстен? Хороший человек, но пацифист. Однажды, на втором курсе, в классе возникла дискуссия, насколько надежна Италия как союзник. Аренс и вся «партия войны» были единодушного мнения, что Италия в случае войны займет скорее пассивную позицию и лучше всего было бы подвергнуть этого «союзника» внезапному нападению и разоружить. Герстен был возмущен. Такое решение было бы, по его мнению, аморальным. Это делало его ненужным .
Виддер относился к той же категории, что и Аренс. Полезен и честолюбив. Принц Хохенштайн? Едва ли он был бы помещен под номером шесть, если бы не принадлежал к отпрыскам голубой крови. Нет сомнений, что он раньше всех станет генералом, будет командовать дивизией, хотя по своим качествам и интересам ему бы быть профессором какого-нибудь провинциального университета. И так хватает отпрысков императорского дома на командных постах — армия без них функционировала бы гораздо лучше и, разумеется, без представителей побочных линий.
Принц Хохенштайн был, таким образом, отнесен к ненужным . Так же как барон Ландсберг-Лёви, который, хотя и обладал и талантом и знаниями, но, как эстет, не подходил к Генеральному штабу. Так же, как и так называемые «франкофилы».
Идеальный офицер Генерального штаба не должен интересоваться ничем, что выходит за пределы его профессиональной сферы. Ландсберг-Лёви скорее пожертвует целым полком, чем выпустит один снаряд — к примеру, по Реймскому собору. Кроме того, он еврей. Даже во времена либерализма некоторые части не хотели иметь командира-еврея. Таким образом, не нужен.
Следующим был Молль. Определенно не «франкофил», он, с его педантичностью, корректностью и решительностью, слепым подчинением приказам, был бы, без сомнения, идеальным штабным офицером в армии немецкого кайзера, но не в армии кайзера Франца Иосифа. Между двумя Генеральными штабами имелись существенные различия. Австрийских офицеров учили думать, немецким это было строжайше запрещено. Молль не относился к тем, кто может целыми днями думать. К тому же он был прирожденный ипохондрик. Уж он-то непременно захочет испробовать бесплатное чудо-средство. Ненужный!
Читать дальше