Дэвид Дикинсон: Банк хранящий смерть

Знайте, что в этом деле есть одно весьма неудачное обстоятельство. Крайне неудачное. Представляю, какой шум поднимут газетчики: безголовый труп проплывает под Лондонским мостом! Мало того что безголовый, еще и безрукий в придачу. Да они это будут неделями смаковать! А если незадачливые простофили-полицейские не узнают имя покойника, они нам все косточки перемоют. «Полюбуйтесь-ка на этих болванов-полицейских! — раскричатся журналисты. — Они даже не в состоянии распутать преступления, случившегося у них под носом, в самом сердце Сити!» И тогда вся газетная свора набросится на нас.

— А вы уверены, что это убийство, сэр?

Сержант Корк впервые участвовал в столь ответственном расследовании.

— А вы полагаете, что покойник сам отрезал себе голову, когда у него и рук не было? Или вы думаете, что он сначала отрезал голову, а потом сам отпилил себе кисти?

— Вы правы, сэр. Я без промедления начну обзванивать участки.

Корк поспешил в телефонную комнату.

«И пожалуйста, пожалуйста, — проворчал про себя инспектор, — хоть разок немного запачкайся».

Лорд Фрэнсис Пауэрскорт превратился в лошадь. Он медленно двигался трусцой по коридору своего дома на Маркем-сквер в Челси и прицокивал на ходу языком. Это цоканье он специально тренировал в ванной, а потом с гордостью продемонстрировал жене — леди Люси.

— Цок-цок, цок-цок, — приговаривал Пауэрскорт, двигаясь мимо столика в стиле эпохи Регентства, который стоял у двери в столовую. Пора принять стратегическое решение, рассуждал он: свернуть ли сейчас в столовую и сделать круг вокруг стульев, чуть помедлив у окна, чтобы полюбоваться травой на лужайке, или выбрать более опасный, но и более увлекательный путь и устремиться вверх по лестнице — на второй, а то и на третий или даже на четвертый этаж?

Лорд Фрэнсис Пауэрскорт слыл одним из самых знаменитых детективов Англии. Он освоил это искусство, еще когда служил в армейской разведке в Индии, и вот теперь с успехом применял свое мастерство для расследования убийств и тайн у себя на родине. Ему было уже за сорок, но его черные вьющиеся волосы еще не тронула седина, а голубые глаза взирали на мир с прежней беспристрастностью и иронией.

— Ну-ка, держись покрепче! Крепко-крепко! — скомандовал Пауэрскорт, начав подъем по ступеням. Он почувствовал, как крошечные ручки обхватили его шею: Томасу Пауэрскорту было четыре года, он родился в 1892-м — спустя год после свадьбы родителей. С верхней площадки за ними наблюдала сестренка Томаса Оливия, которая уже могла сама поведать миру, что ей два года.

На широкой площадке второго этажа Пауэрскорт перешел на рысцу.

— Быстрее, папа, быстрее! — закричал маленький наездник и замолотил кулачками по отцовским плечам. — Быстрее, лошадка, быстрее!

Но «лошадка» уже немного выдохлась и чувствовала, что нуждается в человеческой заботе и не прочь выпить чаю с печеньем на первом этаже. Но спуск, вспомнил Пауэрскорт, всегда труднее подъема. Маленький наездник мог упасть и, перелетев через его голову, скатиться кубарем по ступеням на мраморный пол. Медленно, почти похоронным шагом, Пауэрскорт начал спускаться вниз по лестнице, а потом припустил по коридору. И тут раздался звонок в дверь. Служанка открыла прежде, чем хозяин дома успел вернуть себе человеческое обличье. Пауэрскорт буквально уткнулся носом в чьи-то начищенные до блеска черные ботинки. Над ботинками возвышались идеально отглаженные брюки, над ними — форменный китель с ослепительно блестящими пуговицами, а над кителем красовалась пара огромных усов и каска. Полицейская каска.

— Доброе утро, сэр. Могу я узнать, не вы ли лорд Фрэнсис Пауэрскорт? — произнесла узкая щель под усами.

— Совершенно верно, констебль, совершенно верно, — весело рассмеялся Пауэрскорт. — Простите, сейчас я вернусь в свое человеческое состояние.

Томас Пауэрскорт начал хныкать. Сначала чуть слышно, а потом разразился громкими квакающими всхлипами, которые сотрясали все его тело.

— В чем дело, Томас? — спросил отец, улыбаясь констеблю извиняющейся родительской улыбкой. — В чем дело?

Но Томас не отвечал. Личико мальчугана стало мокрым от слез, и он тер маленькой мокрой ручкой об отцовские брюки.

— Они иногда капризничают без всякой причины, — вставил констебль и приготовился было рассказать о трех своих племянниках, детях сестры его жены, которые разбегались со всех ног, стоило ему войти в комнату.

— Он полисейский, — проговорил Томас, указывая грязным пальчиком на представителя закона и порядка.