Дэвид Дикинсон: Банк хранящий смерть

— Боюсь, мне придется разочаровать вас, джентльмены. Единственный честный ответ, который я могу дать на этой встрече по поводу степени угрозы, исходящей от Ирландии в день юбилея, таков: мы не знаем. Мы не знаем, какие новые группы заговорщиков могут возникнуть там к следующему году. Но несомненно, что среди ирландцев есть и те, кто вынашивают планы покушения на королеву Викторию.

Министерство обороны, Министерство иностранных дел и столичная полиция были потрясены, словно Кнокс на их глазах совершил святотатство прямо во время Святого причастия в Вестминстерском аббатстве.

— Мы располагаем собственной разведывательной сетью на данной территории. Мы бы в сорок восемь часов были оповещены о подобных планах. Но ирландцы — хитрый народ. Они могли задумать покушение несколько лет назад и заблаговременно пристроить будущего убийцу на какую-нибудь невинную должность в Лондоне. Возможно, пока мы сидим здесь, он себе преспокойно занимается каким-нибудь вполне законным делом: служит официантом в клубе или слугой в богатом доме, который как раз расположен на пути следования кортежа. Он затаился и выжидает, а в день юбилея проявит свою истинную сущность. Не исключено, что нам придется проверить всех, кто приехал в Лондон за последние два года.

Сожалею, что не могу сообщить вам более обнадеживающих сведений. Но я бы изменил своему долгу, если бы позволил себе скрыть от вас истинное положение вещей, и не объяснил, как мы видим ситуацию. Остается еще более года до того момента, когда Ее Величество покинет Букингемский дворец и направится в собор Святого Павла. И до тех пор мы ни на миг не должны спускать глаз с Ирландии. Час за часом, минута за минутой.

Берлин, 1896

— Только война делает нацию истинной нацией. Лишь общие великие дела во имя Отчизны способны сплотить народ. Общественный эгоизм, желания отдельных людей — всем этим необходимо поступиться. Личность обязана забыть о самой себе и стать частью общности; каждому следует осознать, сколь ничтожна его собственная жизнь в сравнении с общим делом. Государство — это не Академия художеств или финансов. Это власть!

Пять сотен пар глаз были устремлены на старика, стоявшего за кафедрой. Слушатели, собравшиеся в Большой аудитории университета Фридриха Вильгельма в Берлине, вновь поднялись, приветствуя оратора. Они аплодировали, топали, размахивали шляпами. Генрих фон Трайтчке, профессор истории, был уже немолод. Его выступление отнюдь не походило на изящные музыкальные каденции иных профессоров, чье красноречие никогда, впрочем, не собирало полные аудитории; он говорил грубо и резко: из-за увеличившейся глухоты фон Трайтчке монотонно выкрикивал фразу за фразой, словно человек, который пытается перекричать бурю.

— Если государство осознает, что оно обладает достаточной мощью и моральной силой, дабы решиться заявить свои права на то, что пока ему не принадлежит, оно будет вынуждено прибегнуть к единственному средству достижения желаемого, а именно — вооруженной силе. Абсурдно считать завоевание новой провинции или другой страны грабежом и преступлением. Важнее решить, как покоренная нация наилучшим способом сможет влиться в превосходящую ее культуру.

Фон Трайтчке более двадцати лет читал лекции о политике и истории Германии. Его аудитория состояла не только из студентов университета: послушать профессора приходили банковские служащие, бизнесмены, журналисты, молодые офицеры гарнизонов Берлина и Потсдама. Для многих из тех, кто посещал лекции неделя за неделей, год за годом, уроки строгого седовласого историка, испещренное морщинами лицо которого приобретало суровое выражение, когда он начинал говорить о любви к Отчизне, стали важнее, чем любые проповеди в соборах столицы. Кровь и плоть Христовы были вытеснены в их сознании кровью и плотью Германии. Это был истинно прусский пророк, который на закате лет выводил свой народ из пустыни в обетованную землю Отчизны.

— Если рассматривать… — старик остановился и с вызовом посмотрел на своих приверженцев и прочую публику, собравшуюся в аудитории, — если рассматривать наше великое прошлое в перспективе нашего славного будущего, что мы увидим? Мы увидим, что величайший враг Германии притаился не на востоке, в России, а на западе. Да, на западе! Наш главный враг — это остров! Остров, который слишком долго с высокомерием и самонадеянностью не признавал, что наша великая Отчизна имеет право на место под солнцем, и отрицал ее историческую роль как средоточия мировой власти.