Дэвид Дикинсон: Банк хранящий смерть

— Политики? — переспросил Пауэрскорт. — Господи, ведь речь идет о бриллиантовом юбилее, а не о всеобщих выборах!

— Позвольте мне объяснить все как следует, — сказал Кнокс, продолжая смотреть в окно. — Я служу в Департаменте по делам Ирландии. Обеспечение безопасности во время парада возложено на этого тупицу генерала Арбутнота. Когда я рассказал ему о пропавших винтовках, его чуть удар не хватил. Он превратился в эдакое землетрясение: весь побагровел, стал изрыгать ругательства по поводу моей некомпетентности и источать злобу, подобную раскаленной лаве. И тут же донес министру внутренних дел, который отвечает за безопасность в столице. Вряд ли есть еще что-то, лорд Пауэрскорт, способное так испортить блистательно начатую карьеру, приведя ее к полному краху, как вооруженное покушение на главу государства, которое к тому же может закончиться трагической гибелью последнего, да еще накануне бриллиантового юбилея монарха.

— А поражение в войне или растрата государственной казны? — легкомысленно поинтересовался Пауэрскорт.

Кнокс лишь горько усмехнулся.

— В результате всех этих сотрясаний воздуха я хоть пока и не лишен своего поста, но зато лишился всех своих людей. У меня в подчинении было шестьдесят человек, многих специально перевели из Дублина, чтобы вести это расследование. И вот их всех забрали.

— Куда?

— Министр внутренних дел и генерал Арбутнот посчитали, что мои методы не внушают доверия. Не сомневаюсь, что они уже отвели мне мысленно участь жертвенного животного или козла отпущения на случай, если что-то пойдет не так. Они решили, что единственный способ противостоять угрозе — это поставить полицейского или секретного агента у каждого выхода на дорогу, по которой пойдет юбилейный парад. Теперь вы найдете моих людей на остановках автобусов и у входов на станции подземки. Им приказано останавливать всех людей с большими свертками.

— Но что скажет премьер-министр? А Шомберг Макдоннел?

— Премьер-министр, — отвечал Доминик Кнокс, — исчез. Его не могут найти. И Макдоннел вместе с ним. Возможно, они рассудили, что в интересах большой политики им лучше быть в это время подальше от Лондона. Похоже, они решили, что вы и в одиночку способны творить чудеса.

Пауэрскорт представил себе, как он ходит по воде или оживляет мертвых. Пожалуй, сейчас это неуместно, подумал он. Хотя, если бы ему удалось обратить воду в вино, вечная благодарность Джонни Фицджеральда была бы ему гарантирована.

— Ладно, мистер Кнокс, выкладывайте самое худшее. Сколько сейчас людей в вашем распоряжении?

— Пятеро. Всего пятеро — я, вы и еще три человека, которых мне удалось вырвать из лап этого проклятого генерала.

— Шесть, — сказал Пауэрскорт. — Еще Джонни Фицджеральд. Я его разыщу. А он, когда пропустит пару рюмочек, один стоит целого полка или даже двух. Мы еще не побеждены, мистер Кнокс.

Лорд Фрэнсис Пауэрскорт был окружен ангелами, ангелами со сломанными крыльями, ангелами, у которых были отбиты руки или голова, каменными ангелами, мраморными… В три часа пополудни он ждал Джонни Фицджеральда на кладбище Килбурн на северо-западе Лондона.

Немногочисленные сотрудники Кнокса на удивление быстро договорились с держателями регистрационных книг. И в самом деле за последний месяц из Дублина в Лондон были отправлены три гроба. Их получателями оказались три различных похоронных агентства, которые весьма неохотно сообщили Пауэрскорту и Фицджеральду адреса последнего пристанища приезжих покойников. Генри Джозеф Маклалан, сорока четырех лет, был похоронен где-то здесь, среди этих ангелов.

Кладбище совсем заросло. Трава покрывала подножья могил, а гигантские плющи обвивали статуи. Над деревьями кружили вороны, громко протестуя против вторжения людей. Сквозь ветки деревьев можно было разглядеть почти скрытые от глаз могильные кресты. Другой участок был не таким большим, всего пара сотен душ ожидала здесь последнего трубного гласа.

Пауэрскорт пробирался среди могил, выискивая захоронение Маклалана. На нем были старые брюки и рыбацкий свитер, которые старший инспектор Тейт раздобыл ему в Брайтоне. Могила должна была быть новой и чистой, смена времен года еще не успела оставить на ней следов медленного увядания. Появился Джонни Фицджеральд, в своем таинственном одеянии Мерлина, с лопатой в руке и мешком с инструментами за плечами. После Брайтона он пребывал в приподнятом настроении и пил лишь самые лучшие вина, чтобы вознаградить себя за тот короткий период вынужденного воздержания.