Томас Гублер - Во тьме таится смерть

— Почему вы думаете, что этот ниндзя здесь? — спросил каннуши.

— Поскольку он оставил красную бабочку, сделанную из бумаги, которая была продана вашей обители. И потом известно, что ниндзя расценивают Миваяму как место своего прибежища.

— Они имеют серьезные основания, — сказал каннуши. — Ками горы — их защитник.

— И вы разрешаете им входить в самое святое место обители?

Каннуши кивнул:

— Ниндзя щедры в своих подношениях, и горный ками принимает их.

— Если ками принимает ниндзя, — сказал судья, — тогда он примет и нас.

— Вы самураи, — произнес каннуши. — Вы приносите сюда свои мечи. На этой горе не может быть никакой смерти. Ками не допустит этого.

— Этот ниндзя принес смерть в другое место, — сказал судья, — и все же он возвратился к горе.

— Он очистил себя, — изрек каннуши.

Наконец-то Сёкей понял, почему ниндзя оставил красную бабочку рядом с телом господина Инабы. Это действие было его собственным очищением. Он должен был рассеять злого ками, чтобы быть в состоянии возвратиться к горе.

Каннуши снова перевел глаза на Сёкея.

— Вы не ответили на мой вопрос, — сказал он.

Сёкей был взволнован, пробуя вспомнить вопрос.

— Я… Я приехал сюда, потому что я желаю видеть, как свершится правосудие, — сказал он, — и потому что путь, выбранный моим отцом для меня, привел меня в это место.

Небольшие морщинки появились в уголках глаз каннуши, как будто он хотел улыбнуться, но забыл, как это делается.

— Вы принесли кое-что с собой, — сказал каннуши. — Покажите мне это.

Сёкей подумал, что старик подразумевал бабочку. Рассердится ли судья, узнав, что та потеряна?

— При мне нет этого больше, — сказал Сёкей. — Это было необходимо, чтобы очистить другое место, где произошла смерть.

— Вы ошибаетесь, — произнес каннуши. — Покажите мне, что у вас под одеждой.

Сёкей достал набор для письма, монеты, проволочную оправу лекаря Генко, а затем коснулся камня, который дал ему Татсуно. Камень теперь казался еще более теплым. Именно это просил каннуши. Его глаза просияли особого рода почтением, когда Сёкей показал камень.

— Где вы его взяли? — спросил каннуши.

— Один человек дал это мне, — ответил Сёкей.

— У вас щедрый друг, — сказал каннуши. — Это гофу, очень сильный, который сможет защитить вас, если ваше сердце чисто. — Он посмотрел на судью. — Его сердце чисто?

— Я верю, что да, — произнес судья.

Каннуши направил пристальный взгляд на Сёкея.

— Вы можете пойти на гору, — сказал он. Затем добавил: — Один.

— Ты не обязан делать это, — сказал судья, когда они шли к симэнаве у подножия горы. — Я не уверен, что должен позволить тебе идти. Я ничем не смогу защитить тебя там.

Сёкей обернулся и посмотрел на него.

— Отец, — сказал он, — в первый раз, когда вы поручили мне следовать одним путем, вы тайно послали Бунзо, чтобы следить за мной. И во второй раз, когда вы оказали мне доверие, дав следовать одним путем, сами спасли меня, когда моя жизнь была в опасности. Даже в той поездке, которую я только что совершил, вы поручили Татсуно охранять меня. — Сёкей глубоко вздохнул. — Но, отец, — продолжал он, — я хочу быть достойным того, чтобы называться вашим сыном, сыном самурая. Я могу заслужить это, только если, оказываясь перед опасностью, готов пожертвовать жизнью. А если вы всегда будете защищать меня, это будет просто игра в войну мальчиков, притворяющихся воинами. И как однажды написал Басё: «Даже если бы я должен умереть в дороге, это было бы волей Небес».

Судья улыбнулся.

— Я часто думаю о тех словах Басё, когда собираюсь в очередную поездку, но я намного старше тебя. — Он вздохнул. — Я боюсь, что сделал слишком хороший выбор, когда попросил, чтобы сёгун позволил мне принять тебя как сына.

Сёкей почувствовал, что сердце его подступило к горлу. Судья пожалел, что выбрал Сёкея?

— Почему вы говорите «слишком хороший»? — спросил Сёкей.

— Потому что я думал, что приобретаю сына, который будет соблюдать ради меня надлежащие церемонии в течение необходимых сорока девяти дней после моей смерти. Вместо этого у меня оказался сын, который желает устраивать собственную жизнь в борьбе за честь.

— Отец, — сказал Сёкей, — я заверяю, что приложу все усилия, чтобы вернуться и когда-нибудь вознести молитвы о вашей душе.

Судья кивнул и снова улыбнулся.

— Я вижу, что было бы бесполезным запретить тебе идти на гору, — сказал он. — Это Татсуно дал тот камень?

— Да, — ответил Сёкей.