Жан-Франсуа Паро - Загадка улицы Блан-Манто

На холме, где прежде высилась виселица, воцарилась тишина. Ночные посетители растворились во мраке. Некоторое время о них еще напоминали звуки голосов, перебиваемые скрипом колес и мерным стуком копыт, но вскоре и они стихли. Ночь вновь забрала власть над Монфоконом, разделив ее с сильным ветром, предвещавшим грозу. Оставленные на земле кучи постепенно зажили своей собственной, независимой жизнью. Они пульсировали, раздувались и опадали, словно пожирая самих себя изнутри. Вокруг стоял злобный писк, а из-под покрова ночи доносились звуки нешуточной борьбы. На заре к кучам слетелась стая ворон; пробудившись пораньше, воронье опередило стаю собак…

Воскресенье, 19 января 1761 года.

Шаланда медленно скользила по серой реке. Плывущие над водой клочья тумана цеплялись за прибрежные склоны и оседали в густом кустарнике, прячась от первых проблесков занимавшейся зари. В путь тронулись с опозданием. Якорь, поднятый, согласно уставу, за час до рассвета, пришлось бросить вновь, ибо мгла стояла непроницаемая. Сейчас, правда, Орлеан уже остался позади, и быстрое течение полноводной Луары увлекало за собой тяжело груженное судно. Несмотря на резкие порывы ветра, сдувшие с палубы весь мусор, на корабле стойко пахло рыбой и солью. Помимо четырех бочек вина из Ансени, в трюме находился солидный груз соленой трески.

На носу судна вырисовывались два силуэта. Один, без сомнения, принадлежал впередсмотрящему: прищурившись и изо всех сил напрягая зрение, он вглядывался в темную поверхность воды. В левой руке он держал рожок, похожий на тот, в какой обычно трубят почтальоны; в случае опасности впередсмотрящий должен затрубить в него, дабы капитан, стоящий у руля на корме, услышал сигнал тревоги.

Второй силуэт принадлежал молодому человеку в черном фраке и сапогах; в руке юноша держал треуголку. Несмотря на молодость, в нем ощущалась некая внутренняя суровость, отчего его можно было принять либо за священнослужителя, либо за военного. Откинув назад каштановые волосы, он молча подставлял лицо ветру. Своей благородной осанкой и гордо поднятой головой он напоминал устремленную вперед фигуру, изваянную на носу корабля.

Его зоркий взгляд разглядел высившуюся на левом берегу церковь Нотр-Дам-де-Клери, массивное строение, напоминавшее корабль, рассекавший форштевнем белые предгрозовые тучи берегов; казалось, еще немного, и призрачное судно соскользнет в воды Луары.

Молодой человек, чья незаурядная внешность могла произвести впечатление на кого угодно, но только не на стоявшего рядом матроса, звался Николя Ле Флош.

Немногим более года назад он точно так же плыл по реке, только в противоположную сторону, в Париж, поэтому сейчас мысли его вращались исключительно вокруг событий последних месяцев. Как быстро пролетело время! Он спешил вернуться в Бретань, и, чтобы поскорее добраться до Орлеана, где он надеялся сесть на корабль, два дня назад он купил место в почтовой карете. До Луары он добрался без приключений, иначе говоря, ничто не скрашивало размеренную монотонность поездки. Попутчики — священник и две пожилые пары — всю дорогу молча взирали на него. Привыкший к свежему воздуху, Николя страдал от духоты, скученности и от неизбежных в таких случаях ароматов. Один раз он попытался открыть окошко, но тут же почувствовал, как все пять пар глаз устремили на него возмущенные взоры, и он немедленно вернул стекло в прежнее положение. Священник даже перекрестился, без сомнения, приняв робкое поползновение совершить недозволенный обществом поступок за козни злого духа. По крайней мере, молодой человек воспринял его жест именно так; забившись в угол, он больше ничего не предпринимал и вскоре, убаюканный мерным покачиванием кареты, погрузился в дремотное состояние, способствующее мечтам и воспоминаниям. Собственно, и сейчас, на борту раскачивающейся шаланды, он предавался размышлениям, не замечая ничего и никого вокруг.

В последнее время в его жизни произошло множество событий. Завершив образование в коллеже отцов-иезуитов в Ванне, он поступил на службу помощником нотариуса в Ренне, но его опекун, каноник Лe Флош, неожиданно вызвал его в Геранд. Без лишних объяснений каноник вручил ему кое-что из одежды, пару сапог, несколько луидоров и множество советов и благословений, а крестный, маркиз де Ранрей, передал рекомендательное письмо к господину де Сартину, своему другу и парижскому магистрату. При прощании маркиз выглядел взволнованным и одновременно смущенным. Когда же молодой человек попросил дозволения попрощаться с дочерью крестного Изабеллой, верной подругой своих детских игр, тот ответил, что девушка накануне уехала к тетке в Генуэль.