Карло Мартильи - 999. Последний хранитель

— Ты кто? — спросила его девушка.

— Телохранитель, — вежливо ответил он.

— Да уж, оно и видно.

Лукавые глаза больше задержались на его штанах, чем на бастарде в ножнах.

— А ты? — спросил он, чтобы отвлечь девушку.

— А я служу на кухне у мадонны Джулии Фарнезе.

Ферруччо протянул ей бокал сидра и равнодушно пригубил свой. Может, эта встреча не будет совсем бесполезной.

— Прекрасная Джулия, — подмигнул он. — В Риме только о ней и говорят. Я слышал, она добрая хозяйка.

— Да, добрая и щедрая, хотя такая молодая. А ты у кого в услужении?

— У Медичи.

Даже если кто-нибудь его и узнал, он сказал правду.

— Я знаю, наши хозяева не очень-то ладят между собой, — заметила девушка.

— Почему? Медичи совершили оплошность по отношению к донне Джулии? Если это так, будут иметь дело со мной.

И многозначительно на нее взглянул.

— Да нет, ну ты и отчаянный!

Ферруччо сделал хозяину знак принести еще по бокалу.

— Я хочу сказать, — продолжала девушка, одним махом осушив бокал горьковато-сладкого сидра и беззастенчиво рыгнув, — что любовник моей госпожи не особенно жалует синьоров Флоренции.

— Ты имеешь в виду, — понизил голос Ферруччо, — что кардинал Борджа хочет объявить войну Медичи?

Служанка пожала плечами.

— Насчет войны ничего не знаю, зато знаю, что к одному из них он приревновал.

Она закрыла рот ладошкой, пряча хитрую улыбку.

— Приревновал?

Если бы речь шла только о рогах кардинала, угощать ее дальше потеряло бы смысл, но инстинкт говорил, что тут что-то кроется.

— Так вот, знай, — тихо заговорила она, приблизив к нему лицо и опершись грудью на стол, — что моей госпоже нравится один флорентинец, белокурый, как Мадонна. Говорят, он происходит из семейства Медичи, и поэтому кардинал хочет заставить его исчезнуть.

Ферруччо не помнил ни одной белокурой Мадонны, но на всякий случай предложил девушке еще один бокал.

— Ну уж прямо так и исчезнуть! — Он погладил девушку по разрумянившейся щечке. — И только из-за того, что он ей немножко понравился? Тогда за твои прелестные глазки я должен тут всех перебить!

Комплимент не пропал втуне, и губы девушки увлажнились. Сидр начал развязывать ей язык.

— А ты умеешь разговаривать с женщинами. Не то что эти грубияны. Слушай, тут есть еще кое-что, хотя я и не должна об этом болтать. Придвинься-ка поближе.

Ее губы оказались подозрительно близко, и в глубине души Ферруччо надеялся, что она не станет заходить слишком далеко.

— Можешь мне доверять, — сказал он, играя ее локоном, — я умею хранить секреты.

— Точно я не знаю, но моя госпожа очень беспокоится о его судьбе.

— А как его зовут, ты не помнишь?

— Уж не хочешь ли ты его предупредить? — отпрянула девушка.

— Будь спокойна, все, что ты мне скажешь, останется в моем сердце.

Он понял, что любой следующий вопрос ее насторожит и она побежит докладывать своей госпоже, на коленях прося прощения.

— Сейчас я должен идти, — сказал он, — но мне бы хотелось с тобой получше познакомиться. Будешь здесь завтра?

— Нет, — уже спокойнее ответила она, — а вот в воскресенье мне разрешили пойти в церковь. Если обо мне не позабудешь, увидимся около полудня.

— Ну как я смогу о тебе позабыть?

— Да ты ведь даже не спросил, как меня зовут. И я не знаю твоего имени!

— Это будет наша тайна.

Он поднялся и послал ей воздушный поцелуй.

Он и сам не знал, что хотел сказать этой фразой, она неожиданно пришла на ум, но девушка, похоже, ее оценила. Быстро шагая к улице Вейо, в нетерпении увидеть Леонору, он обдумывал то, что сказала ему служанка. В рассказе было несколько совпадений, которые ему не понравились. Видимо, настало время им всем троим покинуть Рим навсегда.

Рим

Суббота, 21 июля 1487 г.

Родриго Борджа наслаждался своим триумфом. Король Арагона Фердинанд и его супруга Изабелла Кастильская входили в базилику Святого Петра в окружении роскошно разодетой свиты. Когда-то Борджа были ее частью, а теперь он принимал их визит, сидя по правую руку Иннокентия VIII. Протокол предписывал особам королевской крови склониться перед Папой и поцеловать папский перстень. Поскольку Борджа сидел рядом с понтификом, это коленопреклонение в глазах всех должно было выглядеть как знак почтения и к его пурпурной мантии. За королевской четой он увидел Томмазо Торквемаду. Окажись у него за плечами топор, лучшего изображения палача было бы не придумать: массивное тело, глубоко посаженные глаза и плотно сжатые губы на бесстрастном лице. Его божественные функции выдавала только тонзура ордена доминиканцев.