Филип Депуа - Тайна короля Якова

Время исправит это, думал он.

Путешествие до Лондона не задержалось в памяти. Мальчик в конюшне запряг лошадей, но правил ими сам старший конюх Ланкин. Тимон был слишком измучен, чтобы гадать о причинах. Он заснул прежде, чем карета выехала со двора, а проснулся у Темзы в предрассветных сумерках. Казалось, все орущие булочники, книгопродавцы и нищие обращаются к нему одному, словно знают, что он здесь в последний раз. На окраине Лондона, у полей Финсбери, Тимон выбрался из королевской кареты.

— До свидания, мастер Ланкин, — сказал он, протягивая конюху руку.

— Я всю ночь думал, как бы это сказать, — ответил Ланкин. — Те, что остались в Кембридже? Они только и знают, что толковать о долге, трястись от страха да спорить до хрипоты из-за мелочей, не стоящих и наперстка. Хуже того, все их попытки сделать добро сводит на нет демон страха за свою шкуру.

Тимон стряхнул с себя сон.

— К чему это вы, мастер Ланкин?

— Думаю, вы понимаете, — ответил тот, оглядывая лошадей. — Да хранит вас Бог. Мне надо ехать. Ну и задачу задал мне декан — искать каких-то мальчишек в лесу. Мы с вами больше не увидимся.

С этими словами Ланкин слегка подхлестнул лошадей и тронулся назад.

Тимон добрался до Рэтклифского большака к северу от набережной Уоппинга. Рэтклиф оказался грязной улочкой, кишевшей чумазыми моряками и гулящими женщинами.

Распутниц как будто не морил сон — они зазывно тянули к Тимону белые руки. Для них была в диковинку его улыбка и ответ: «Нет, благодарю». Одна из женщин даже вздохнула, когда он прошел мимо. Пройдя по Уоппинг-Хай-стрит на восток, он добрался к пабу «Проспект Уитби». Над дверью красовалась гордая надпись: «Основан в 1520-м».

За оловянной стойкой стоял молчаливый дряхлый хозяин. Тимона он явно принял за вора или контрабандиста. Как-никак на поясе у него открыто висело несколько кинжалов. Старик уставил на гостя неподвижный взгляд, а рука его потянулась к немало повидавшей дубинке, спрятанной под стойкой. Передник у него был чернее зубов. Когда Тимон подошел ближе, старик с присвистом вздохнул.

— Меня прислал Френсис Марбери, — шепотом произнес Тимон, хотя в трактире не было никого, кроме хозяина.

Тот выдохнул, помедлил секунду и склонил голову.

— И еще декан Марбери велел сказать, что Бриджит Драйден просила отдать известный вам предмет. — Тимон не сводил глаз с хозяина.

Этих слов оказалось достаточно. Хозяин подал ему открытый выездной паспорт со всеми положенными подписями. Имя в нем было не проставлено.

Тимон заметил, как смягчился взгляд хозяина при упоминании покойной жены Марбери, и задумался, что скрывается за этой нежностью.

«Прибегать для побега к воскрешению призраков — опасно», — подумал он.

Тимон заплатил хозяину, взял документ и сразу ушел.

Потом он поболтался среди шумной толпы вопящих, толкающихся, бранящихся людей. К восходу толпа стала гуще: появились фаты в шляпах, украшенных перьями, юнцы с молодыми, едва пробившимися бородками. Разноязыкий гомон невидимой вавилонской башней поднимался до самого неба. Шаг за шагом, расталкивая локтями толпу, Тимон оказался наконец у одинокого столба, к которому и прислонялся теперь, глядя, как его корабль, «Конкорд», загружают припасами для долгого плавания.

Только теперь он нашел время поразмыслить над прощальными словами Ланкина: «…все их попытки сделать добро сводит на нет демон страха за свою шкуру».

Неужели кембриджские переводчики закроют глаза на пятнадцать веков лжи ради собственного недолгого спокойствия? Не может быть.

Здесь размышления Тимона были прерваны. На него налетел едва державшийся на ногах матрос. На нем висела напудренная шлюха, запустившая руку ему в карман. От нее сладко тянуло французской жимолостью.

Моряк бросил Тимону невнятное ругательство, отшвырнул женщину и повернул к «Конкорду». Женщина, та самая, что заметила Тимона перед рассветом, узнала его и улыбнулась:

— «Конкорд» грузится.

Тимона поразила звонкая свежесть ее голоса.

Он покосился на корабль:

— Верно.

— На нем отплываете?

— Да.

— Жаль, — тихо сказала она.

Тимон опять улыбнулся ей.

— Прекрасное утро, — с подчеркнутой любезностью заговорил он, — ив другое время я охотно прогулялся бы с вами по набережной, любуясь скользящими по воде лебедями. Но сегодня я занят.

Опустив руку в карман, он достал серебряную крону — подарок Марбери — и протянул ей.

— Однако я хотел бы оставить добрую память.