Эдвард Марстон - Ученик дьявола

Ричард Ханидью искренне интересовался поездкой друга в Эссекс, однако другие ученики изнывали от зависти, что новичок поехал вместе со взрослыми, а они остались под неусыпным наблюдением Марджери Фаэторн. Хотя Дэйви приехал совсем недавно, над ним уже успели несколько раз подшутить и угостить исподтишка парой тычков. Мальчик понимал, что этим дело не ограничится. Вероятнее всего, главным обидчиком должен был стать Джон Таллис. У него оснований невзлюбить новичка было больше, чем у других. Таллиса терзала мысль, что Дэйви взяли на его место. В Сильвемер должны были поехать только четверо учеников, и Джона решили не брать. Во всем был виноват этот выскочка Дэйви Страттон, и Таллис решил отомстить.

Дэйви прокрался обратно к постели, неслышно забрался под одеяло и затаился. Гость не заставил себя ждать. Предательски скрипнула лестница, послышался какой-то писк. Затем шаги приблизились к двери, и на мгновение все стихло. Дэйви притворился, что спит. Ночной гость сделал еще шаг, оказавшийся роковым. Потянув на себя дверь, Джон Таллис опрокинул водруженный на нее стул и закрепленный между его ножек ночной горшок, полный до краев. Оба снаряда приземлились точнехонько Джону на голову. От неожиданности Джон Таллис с протяжным криком грохнулся на пол, попутно опрокинув маленький столик и выпустив из рук мышь, которую собирался посадить Дэйви на шею.

Первой на шум прибежала Марджери Фаэторн, зажав в руке свечу. Джон Таллис был унижен. Сидя на полу, насквозь вымоченный содержимым ночного горшка, он потер набухающую на голове шишку и заревел от отчаяния. Марджери подняла свечу повыше, и свет ее, озаривший кровать, высветил из мрака два бледных мальчишеских личика, на которых было написано лишь искреннее удивление.

Несмотря на отвратительный характер Александра Марвуда и многие другие недостатки постоялого двора, «Голова королевы» была для «Уэстфилдских комедиантов» как дом родной, и актеры с радостью вернулись сюда. Для первых репетиций, в которых участвовали совладельцы труппы, в трактире сняли небольшую комнату; теперь же, когда к репетициям присоединились остальные, требовалось больше места, и, закутавшись потеплее, люди отправились во внутренний двор. В первую очередь решили взяться за «Ведьму из Колчестера». Остальные пьесы, которые предстояло показать в Сильвемере, были в репертуаре труппы давно и не требовали многочисленных репетиций; комедия же Эгидиуса Пая, как и всякая новая пьеса, нуждалась в самом пристальном внимании. Эдмунд Худ две ночи провел за работой и теперь присоединился к остальным актерам в «Голове королевы», чтобы отрепетировать свою роль. Пока один переписчик спешно заканчивал работу над полным текстом пьесы, второй расписывал роли для каждого из актеров.

Николас Брейсвелл как суфлер единственный получил полный экземпляр всей пьесы и, просмотрев ее, был восхищен работой, проделанной Худом. Пьеса чудесным образом преобразилась. Лоуренс Фаэторн, опасаясь возражений Эгидиуса Пая, запретил адвокату приходить на репетиции, однако разрешил присутствовать на премьере в Сильвемере. «Ведьму из Колчестера» планировалось ставить последней, что давало возможность репетировать ее все время пребывания труппы в Сильвемере — а значит, и все шансы отыграть премьеру без сучка и задоринки. Сцена сменяла сцену, комедианты с удовольствием читали свои роли. Все шло гладко. «Уэстфилдские комедианты» пробудились от зимней спячки, а радость актеров была трогательной и неподдельной.

Посмотреть на репетицию и разделить общую радость пришли даже те, кто не ехал в Сильвемер. На репетиции был и Дэйви Страттон, которому досталась роль слуги. По ходу пьесы он появлялся только два раза и произносил одну-единственную реплику, однако мальчик подошел к заданию со всей серьезностью. Со смешанными чувствами парнишка смотрел, как другие ученики с поразительной убедительностью изображают женщин, и думал, когда же настанет его черед покрыть себя позором и надеть женское платье.

Несмотря на то что Дэйви был поглощен происходящим, он не забывал поглядывать на Джона Таллиса, который, оскорбленный и униженный, мрачно ходил вдоль забора, вынашивая планы мести.

Когда день уже близился к концу, к суфлеру подошел Фаэторн.

— Тебя надо поблагодарить, Ник. — Он хлопнул Брейсвелла по плечу.

— За что это?

— За то, что напомнил об этой чудесной пьесе.

— После того как над ней поработал Эдмунд, она стала еще чудеснее.