Макс Коллинз - Кровавый срок

— Вы говорите это так, будто у вас есть какие-то сомнения.

Он снова поджал свои ханжеские губы и сделал еще глоток.

— Мне звонил мистер Хиггс. Я ему ничего не сказал, но собираюсь просить его не вызывать меня в качестве свидетеля защиты.

— Почему это?

— Я уже был в полиции и сделал заявление. Оно, как это по-английски?.. подтверждает показания Фредди, каждую деталь. Но свидетельствовать на суде, перед публикой... Да я лучше без шума уеду с этого острова, чем стану присягать на суде.

Я наклонился вперед. Глаза Гарднера блестели из-под золотой оправы. Я понимал, как он корит себя за то, что согласился ничего не записывать.

— В чем дело, де Висделу? Вы что, соврали в полиции, покрывая Фредди?

Он отвел в сторону глаза. Казалось, он сейчас заплачет.

— Какого черта вы сказали, что не будете присягать?

Де Висделу шумно вздохнул; казалось, он смотрел в сторону, но его глаза беспокойно бегали по моему лицу.

— Боюсь, в показаниях Фредди есть детали, которые... не совпадут с тем, что мне придется сказать.

— Например?

Он наклонился к кофейному столику и открыл серебряный портсигар; вынул сигарету, вставил ее в мундштук и зажег серебряной зажигалкой в форме лошадиной головы. Лошадиная задница.

Он взмахнул зажженной сигаретой.

— Та, с кем я провел тот вечер... молодая леди... отвез ее домой намного раньше, чем заявил Фредди. Мы с Гарднером переглянулись.

— Насколько раньше? — спросил я.

Он пожал плечами; ветер развевал его шелковую рубашку.

— Сразу после вечеринки.

— До или после того, как граф повез жен пилотов домой? — спросил я, надеясь подловить его.

— После... сразу после этого. Мы уехали приблизительно в одно и то же время, но я вернулся намного раньше него, потому что... моя подруга живет... в нескольких минутах езды от Виктория-стрит.

— В пятнадцати минутах, — сказал я.

— Да, точно.

— Значит, вы не уезжали около трех утра из дома, чтобы отвезти ее? И, раньше, Фредди не стучал в вашу дверь, чтобы предложить подвезти ее?

Он улыбнулся, как будто был рад подтвердить хотя бы часть алиби своего друга.

— Нет, он действительно постучал в мою дверь около часа тридцати... просто, чтобы пожелать мне «спокойной ночи».

Лицо Гарднера исказилось в замешательстве, но, по-моему, я понимал, что происходит.

— Вы ведь дворянин, не так ли, маркиз?

— Я себя им не считаю, — сказал он с чуть заметной улыбкой, показывавшей, что конечно, черт возьми, он себя им считал.

Он затянулся сигаретой.

— И у вас, естественно, есть свой кодекс чести, сохранившийся со дней благородных рыцарей и прекрасных дам?

Мой насмешливый тон наконец разозлил его: улыбка исчезла с его лица.

— О чем вы говорите...

— О том, что вы покрываете ту маленькую блондинку. Ей шестнадцать лет, и, наверное, у нее в городе родители, вот вы и не хотите под присягой объявлять всему миру, что вы сожительствовали.

— Это самая возмутительная вещь, какую мне когда-либо говорили!

Я усмехнулся.

— Сомневаюсь. Сомневаюсь, что я даже могу представить себе те возмутительные вещи, которые вы слышали, говорили и делали в вашем дурацком трусливом придуманном мирке.

— Мне не нравится ваш грубый тон.

— А мне не нравится ваше извращенное понятие о чести. Вы собираетесь подставить вашего кузена вашего лучшего друга; собираетесь затянуть чертову петлю на его шее, — и все для того, чтобы защитить «доброе имя» какой-то маленькой шлюшки?

— Он прав, Джорджи, — раздался вдруг голос.

Сладкий, уверенный женский голос.

Мы обернулись: она стояла у двери в спальню, которая теперь была распахнута настежь. В руках она нежно держала черную с серым кошку.

Бетти Робертс была хорошенькой девушкой со светлой кожей и длинными, ниспадающими на плечи льняными волосами, которые закрывали часть ее лица, в стиле Вероники Лэйн; шелковисто-гладкие, они касались у плеч ее голубой в белый горошек блузки, подчеркивавшей высокую грудь. Белая мини-юбка заканчивалась чуть выше колен; ее ноги смотрелись на миллион долларов.

— А, — сказал де Висделу, — моя кошечка.

Я посмотрел на Гарднера, а он — на меня. Если бы мы сейчас пили «Бакарди», то наверняка забрызгали бы друг друга, когда одновременно фыркнули.

Маркиз поднялся, подошел к Бетти и погладил кошку.

— Моя маленькая кошечка...

Мы с Гарднером улыбнулись и тоже встали.

— Я — Бетти Робертс, — сказала блондинка, передавая де Висделу кошку. Девушка уверенно шагнула к нам: ей было не больше шестнадцати лет, но у нее уже были манеры деловой двадцатипятилетней женщины. Бетти протянула мне руку, и я пожал ее.