Макс Коллинз - Кровавый срок

— Что тут смешного, черт возьми? — раздраженно поинтересовался я.

Взмахом руки англичанин затушил спичку, выдавил из себя улыбку и произнес:

— Прости. Но дело в том, что Веннер-Грен не больше нацист, чем покойная леди Медкалф.

— Ну, а кто же он тогда? — удивился я.

— Кроме всего прочего, он творец шведского нейтралитета, финансовый советник Геринга, доверенное лицо Круппа... и кое-кто еще. Но только не нацист.

Веннер-Грен — один из консорциума нескольких богатейших и могущественнейших людей в мире — тех, что стоят вне политики и над ней.

— Ты хочешь сказать, что Кристи, герцог и Веннер-Грен являются лишь некоторыми из участников мексиканской банковской авантюры?

— Говоря на американском слэнге, ты попал почти в десятку. Кроме нескольких уважаемых европейцев в деле участвуют и наиболее выдающиеся американские бизнесмены.

— Которые поддерживают нацистов?

— Нет, которые делают деньги. Ваш «Дженерал Моторс» вложил сотню миллионов долларов в гитлеровскую Германию, и это — далеко не единственный пример. Поэтому, на твоем месте, Геллер, я был бы доволен тем, что мне удалось разоблачить хотя бы нескольких негодяев. Вступив в борьбу с этим мощным консорциумом, ты неизбежно проиграешь в самом скором времени.

Резким движением я сел в кровати. Волна боли прокатилась по всему телу, но мне было плевать.

— Значит, пусть Кристи гуляет на свободе, а Аксель Веннер-Грен... проклятье, я даже ни разу не встретился с этим сукиным сыном.

— Лучше оставить все как есть, — затягиваясь сигаретой и пожимая плечами проговорил Флеминг. — Великие негодяи мира сего редко получают по заслугам.

— Муссолини все-таки получил, а скоро придет час расплаты и для Гитлера.

Англичанин выпустил голубое облако дыма.

— Возможно. Но ведь они, в конце концов, всего-навсего политические марионетки. И где гарантии того, что Адольф не укроется где-нибудь в Южной Америке в тропическом раю, созданном с помощью Веннер-Грена?

— А ты веришь в это?

Печальная улыбка Флеминга была наполнена иронией.

— Боюсь, Геллер, справедливое возмездие ждет хозяев зла только в мире фантазий. Лучше предоставить это Саксу Ромеру и Сапперу.

— А кто это? — поинтересовался я.

Британец рассмеялся.

— Да, в общем, никто. Просто приятели.

Примерно через полторы недели я почти полностью выздоровел. Хотя я постепенно привыкал к тому, что некоторые раны никогда не заживают, я прогуливался по белоснежному песку пляжа в свете ущербной луны, обняв за талию Марджори Бристол, которая была одета в белую блузку с открытым верхом и юбку в белую и синюю полоску. На ее шее красовалось коралловое ожерелье.

— Ты спасла мне жизнь, — сказал я.

— Нет, этот британец, он спас тебе жизнь.

— Он спас мое тело, а мою жизнь спасла ты, — настаивал я.

— Но не твою душу, Натан?

— Слишком поздно для этого...

— И не твое тело?

— А вот оно всегда твое.

Мы прошлись еще немного. На ясном ночном небе виднелся силуэт «Вестбурна». Нас обдувал прохладный бриз, а песок у нас под ногами был теплым.

— Нет, ты больше никогда не будешь моим, — произнесла Марджори.

Мы повернули назад и добрели почти до самого коттеджа. Затем она сняла юбку и выбралась из своего нижнего белья. Я положил руку на манивший меня темный треугольник внизу ее живота. Марджори тем временем стянула через голову блузку.

Совершенно голая, если не считать кораллового ожерелья, блестевшего в лунном свете, она расстегнула мою рубашку, молнию на брюках, принялась стаскивать их с моих ног. Я помог ей. Затем я снял и трусы. На мне оставалась только свежая повязка, которую она поменяла около часа назад.

Мы вошли в воду, но не глубоко, — так, чтобы не намочить повязку. Мы стояли и целовались взасос в полном смысле этого слова, в то время как вода омывала наши ноги. Затем Марджори легла на песок так, что половина ее тела оказалась в воде, а я устроился на ней и продолжал целовать ее губы, глаза, лицо, шею, груди, живот, и мои губы скользили все ниже и ниже, пока не остановились на чем-то влажном и теплом...

Ее милое лицо с отпечатком страсти, белевшее в лунном свете, являло собой зрелище, которое я никогда не забуду. Я знал, что этот образ навсегда останется в моей памяти, и, входя в нее, я знал также, что мы вместе в последний раз.

Мы молча лежали, лаская и целуя друг друга. Затем мы сели и стали смотреть на покрытую рябью поверхность океана и отражавшуюся в нем луну, которая попеременно то ломалась, то разглаживалась.