Макс Коллинз - Похищенный

Я едва не нажал на тормоз.

– Это же похищение, Эллис.

– Чепуха, сынок. Вы что, никогда не нарушали правил, чтобы раскрыть дело? Разве вы никогда не разбивали окон, чтобы проникнуть в помещение и добыть улику? Но как бы там ни было, эти ребята привели Уэндела в дом, принадлежавший отцу одного из них: все было подготовлено заранее. Вначале они с завязанными глазами держали его в подвале.

– Долго? – с трудом выговорил я.

– Восемь дней, – сказал он, пожав плечами.

У меня слов не было. Мне трудно было даже сосредоточить внимание на дороге. Паркер, дымя сигарой, с гордым видом продолжал свой рассказ:

– Я велел помощникам сказать Уэнделу, что они не копы, а гангстеры. И что из-за него, из-за того, что он похитил сына Линдберга, о чем нам стало известно из достоверных источников, некоторые хорошие парни попали под подозрение копов. Я велел сказать ему, что полицейские знают, что это сделал не Хауптман, и что они не отстанут от этих парней, пока не найдут человека, который это сделал.

– Ваши помощники, – тихо сказал я, – притворились гангстерами, взявшими его в заложники?

Паркер с улыбкой кивнул:

– Они называли друг друга итальянскими именами, обращались с ним грубо, грозили залить его цементом и бросить в реку.

– Они били его?

– Что вы, нет. За кого вы меня принимаете, Натан? За мучителя? Мои помощники позволяли ему принимать ванну, кормили его, даже дали ему койку, на которой он мог спать, и радио, чтобы он слушал музыку.

– Они связывали его?

– Нет, сэр. Его постоянно кто-то охранял; он находился в подвале, где были заколочены окна. Он никуда не выходил. Кто-то всегда был рядом с ним, слушая, ожидая, когда он сломается.

– А чего ему ломаться, когда он там как сыр в масле катался?

Он фыркнул от смеха.

– Мои помощники задавали такой же вопрос, Натан. Они говорили: Эллис, этот человек отдыхает здесь, ест, спит, слушает музыку, купается каждый день и бреется, но не собирается раскаиваться. А я говорил им: не беспокойтесь, настанет день, когда вы меньше всего будете это ожидать, и этот человек сломается и расскажет вам все. Во-первых, я знал, что ему чертовски хочется рассказать кому-нибудь об этом, и полагал, что он расскажет им, потому что он считал их преступниками и хотел, чтобы они знали, что он и есть тот выдающийся преступник, который совершил это крупное преступление.

– Это во-первых, – сказал я. – А во-вторых?

– Уэндел любит выпить, – сказал Эллис, слегка пожав плечами. – Я велел им, чтобы они дали понять ему, что получить спиртное он может только в том случае, если полностью во всем признается.

– Боже, Эллис, – проговорил я, в конце концов выдав свои чувства. – Признание, которое пьяница делает в обмен на выпивку, не стоит даже пустого стакана. И по сравнению с восьмидневным заточением в подвале даже битье резиновым шлангом – деликатное обращение.

Улыбка сошла с лица Паркера, и он сурово посмотрел на меня.

– У нас в этом случае нет времени для деликатного обращения, Натан. Нью-йоркские копы били Хауптмана, разве не так? Этот ублюдок Уэлч своими допросами довел Вайолет Шарп до того, что она отравилась. Этого беднягу Кертиса из Норфолка избивали до потери сознания. Если таковы правила игры и мы хотим играть в эту игру, может быть, даже выиграть ее, то, ей-богу, мы будем играть по этим правилам.

Я покачал головой:

– Я не могу с этим спорить. Вы рассуждаете логично.

– Как бы то ни было, на шестой день Уэндел сломался, – уже не так уверенно, как бы оправдываясь, проговорил Паркер. – Разрыдался, как дитя, и рассказал все от начала до конца.

– В чем конкретно он признался?

– В том, что сам изготовил эту трехсекционную лестницу из досок, которые взял в строящейся церкви в Трентоне. Надел чулки поверх ботинок, на шею мешок для грязного белья и перчатки на руки. Поднимаясь по лестнице к окну детской, он сломал одну ступеньку – он был довольно тяжелым парнем – и понял, что не сможет спуститься по ней с ребенком, как планировал. Ребенок крепко спал в своей кроватке, и он смазал ему губы настойкой опия, чтобы он не проснулся. Потом он положил ребенка в мешок для белья, незаметно спустился вниз и вышел через парадную дверь.

– Ему никто не помогал в доме? Может, Вайолет Шарп или Оливер Уэйтли?

– Он не упоминал о них. Я сам думаю, что эта Шарп помогала ему, но пока что он еще не признался в этом. Как бы там ни было, он отвез ребенка в свой дом в Трентоне, где его жена и двое детей помогали ухаживать за ним. Однако, по его словам, через неделю ребенок упал со своей кроватки и разбил себе череп. Тогда он отвез его обратно и похоронил в лесу в нескольких милях от его дома.