Фредерик Неваль - Тень Александра

Маэ и я склонились над записной книжкой.

— Статуя какая-то, — тихо проговорила она. — Александр?

— Нет. Слишком короткие волосы. Возможно, это рисунок какой-то статуи эпохи Империи. Наверное, обожествляемый Калигула, поскольку он здесь в военном снаряжении и босой. Но я не знаю этой статуи. И доспехи… взгляните на нагрудник. — Я указал пальцем на рисунок.

— Рука, держащая молот. Такая же печать на щите, — заметила Маэ. — Впрочем, не его ли он держит в руке?

Я склонился еще ниже, чтобы лучше рассмотреть.

Мотороллер остановился на велосипедной стоянке на маленькой пьяцца делла Ротонда, и молоденькая девушка в цветастом платье бросилась к водителю. Он крепко обнял ее. Освещенный Пантеон и его фонари бросали на площадь красновато-коричневый свет с золотистым отливом.

Расположившись на террасе «Ди Риенцо», самого роскошного из трех ресторанов, находившихся на плошали неподалеку от Пантеона, мы с Маэ в ожидании заказанного ужина смаковали аперитив, а Ганс — кофе глясе.

— Обожаю это место, — вздохнула Маэ, потягивая свой мартини. — У меня такое впечатление, будто я нахожусь вне времени. А у тебя? В старом городе есть что-то магическое.

На ступенях лестницы сидело множество молодых людей. Они смеялись, ели мороженое или играли на гитаре. Въезд в старую часть города был запрещен, и казалось, что мы вернулись на века назад, несмотря на современную одежду, прохожих и музыку, доносившуюся из ресторанов.

Ночь была свежей, тысячи запахов витали в воздухе, наполненном радостным гомоном древнего города. Здесь люди вели ночной образ жизни, как и во всех странах, где теплый климат позволяет это. Окна отеля, в котором мы остановились, были широко раскрыты. Это была довольно скромная гостиница, но из нее открывался великолепный вид на Пантеон — замечательный памятник архитектуры, воздвигнутый Марком Агриппой [36] Агриппа, Марк Випсаний — римский полководец (ок. 63–12 гг. до н. э.). почти две тысячи лет назад. Потрясающее место.

— Скоро совсем стемнеет, — сказал Ганс, взглянув на часы.

Официант принес наш заказ: клецки — для меня и Маэ и спагетти — для Ганса, который сразу начал поглощать их, запивая большими глотками кока-колы.

— Иногда, когда я касаюсь рукой этих многовековых руин, с мечтательным видом проговорила Маэ, — у меня возникает такое чувство, что камень обладает памятью. Что он рассказывает мне историю.

Удивленный ее поэтическим настроением, я выронил вилку, а она расхохоталась.

— Можешь надо мной смеяться. — Она выпила глоток вина, провела кончиками пальцев по краю хрустального бокала. — Но я обожаю эти руины.

Я улыбнулся ей в ответ:

— Прекрасно вас понимаю. — И уткнулся носом в свой бокал. Итак, номер с классическим обольщением не прошел, и наша Мессалина [37] Мессалина Валерия — римская императрица (ок. 22–48 гг.), прославившаяся своим распутством и интригами. выбросила карту страстной любви к руинам и к истории. Но она все же не осмелилась дойти до того, чтобы выразить восхищение археологическими находками и радость от работы с лопаткой и кисточкой.

— Должно быть, ты испытывал необыкновенное чувство, когда, много дней прокопавшись в земле, вдруг натыкался на угол какого-нибудь монумента или ручку от греческого горшочка. Это, должно быть, сказочно.

«О да. Она это испытала», — подумал я.

— Это своего рода оргазм, — вздохнул я, словно бы вдохновленный ее энтузиазмом. — Апофеоз.

— Тебе повезло, Морган. Я очень хотела бы жить так. Расскажи мне… Расскажи о своей самой главной находке…

Я глубоко вздохнул, закрывая глаза, как если бы само напоминание об этом приводило меня в состояние транса, и придумал первую же глупую историю, какая пришла мне на ум.

— Это было на берегу Крита… — начал я.

Она облокотилась о столик и впилась в меня взглядом.

— Мы несколько дней копались в песке, несмотря на солнце, сжигавшее нашу кожу. И вот она показалась.

Ганс наконец поднял голову от тарелки со спагетти, возможно, спрашивая себя, только ли вино было в моем бокале.

— И что же это было?

— Кость каракатицы, — произнес я с пафосом.

Обольстительная улыбка почти сошла с ее лица, но она сумела сохранить маску.

— Кость… каракатицы?

— Ну, не важно чья. Самая большая кость, какую когда-либо видел человек. Она была твердая, как канифоль, и блестела, словно отлакированная.

— Кость гигантской каракатицы? На Крите?

— Да… — продолжал я, все больше вдохновляясь. — Останки древнего чудовища. Создания, навсегда забытого.