Евгений Сухов - Аферист Его Высочества

«Ага»! – мысленно произнес Ленчик и вошел в кабинет. Мужик в шкиперской бородке и закованный в латы смотрел вдаль со стены справа, сбоку от массивного бюро. На цыпочках, как настоящий домушник, Ленчик подошел к картине и осторожно снял ее со стены. Затем повернулся к двери и… нос к носу столкнулся со здоровенным детиной в посконной рубахе и с помятым ото сна лицом.

– Ага! – не мысленно, но вполне звучно произнес детина и сунул Ленчику кулачищем под дых так, что того согнуло пополам. Следующий удар был в лицо. Леонид повалился, и искры горстями посыпались из глаз прямо на ворсистый ковер, грозя воспламенить его. А затем в кабинет вошел некто невидимый, ибо, если бы Ленчику даже удалось разогнуться и посмотреть на вошедшего, он бы ничего не разглядел, – искры бы в глазах не позволили.

– Voleur? [6]

Это спросил невидимый. Голос его был злым и ехидным.

Ленчик молчал.

– Отвечай, когда тебя спрашивают, – прошипел ему в самое ухо детина и, отобрав «Карла Пятого» из рук Ленчика, бухнул его кулачищем по спине, вызвав сильный глухой звук.

– Сука, – попытался подняться Ленька…

– Так он наш! – удивился детина.

– Наш?

– Точно так.

Некто невидимый подошел ближе, потому что звук его голоса раздался прямо над самым ухом Ленчика:

– Ты вор?

Ленчик молчал.

– Ты русский?

Ленчик молчал.

– Зачем тебе именно эта картина? Ведь рядом были другие, тоже старые и дорогие.

Ленчик молчал, как молчали, даже ступив на эшафот в Шлиссельбургском остроге, заговорщики Ульянов и Шевырев, собиравшиеся покуситься на жизнь государя-императора Александра Третьего первого марта сего, 1887 года.

– Дай ему, Клим, чтобы был поразговорчивее, – приказал слуге некто невидимый.

Детина осклабился – верно, ему нравилось бить и истязать человеков – и влепил Ленчику затрещину так сильно и смачно, что парень повалился на ковер. Затем нанес ему удар ногой в живот и в голову, метя в лицо. Если бы Ленчик не успел закрыться руками, его лицо было бы расквашено в бесформенное месиво.

– Хватит покуда, Клим, – произнес некто невидимый. – Итак, – это он уже обращался к Ленчику, – зачем тебе понадобилась именно эта картина? Или кто-то поручил тебе украсть ее? Ты скажи, кто, и тебя перестанут бить. Иначе… – некто невидимый помедлил, – Клим сделает из тебя настоящее желе. Кровавое желе. И ты все равно расскажешь мне все, что я хочу знать. Выбирай…

Леонид молчал.

– Что ж, бывает, мы сами решаем свою судьбу, – философски заметил некто невидимый и, очевидно, разрешающе кивнул Климу. И детина принялся бить Ленчика ногами так, словно пинал не человека, а тюк белья или пук шерсти.

После шестого или седьмого удара Ленчик взмолился:

– Хорошо, хорошо, я все скажу.

– Вот и славно, – произнес некто невидимый и, верно, снова кивнул Климу. Детина бить перестал.

– Говори.

– Мне поручил украсть эту картину.

– Кто?

– Ну, это…

– Говори, не тяни!

– Мне поручил украсть…

– Ну!

– … украсть у вас картину…

– Клим!

– Не надо! Мне поручил украсть у вас эту картину… Артур Шалвович Полуянц.

– Кто это?

– Один маз. Из маравихеров…

– Откуда он узнал про картину? Что она у меня?

– Ну, вы же ее продаете, – разлепил Ленчик разбитые губы, – а слухом Земля полнится.

– Ты сам откуда? – после недолгого молчания спросил голос.

– Из Рязани, – соврал Ленчик.

– И ты хочешь сказать, что слух о продаже картины дошел до Рязани? – недоверчиво спросил невидимый.

– Ну… да…

– Ты врешь.

– Да ей-богу, мил человек…

Новый удар Клима заставил Ленчика почувствовать, что стены особняка плохо закреплены и вот-вот обрушатся на него вместе с потолком, который медленно вращался и покачивался, будто на волнах. Покачивался и пол, словно это был вовсе не пол, а палуба легкого пароходишки во время бури. Он уже плохо слышал, что говорил ему некто невидимый, и в ответ лишь мычал и мотал головой.

– Сейчас Клим выбьет из тебя остатки жизни, если ты не скажешь, кто ты, откуда и кем прислан, – услышал Ленчик голос, раздававшийся будто со дна колодца. – Ну, говори!

– Я тебе, паскуда, ничего не скажу, – нашел в себе силы ответить Ленчик. И закрыл глаза…

Что произошло дальше, он не сразу понял. С закрытыми глазами и головокружением в голове трудно что-либо схватывать на лету.

Когда Леонид открыл глаза, Клим лежал у его ног с приоткрытым ртом и закатанными под лоб глазами. Над ним стоял Давыдовский и слизывал кровь с разбитых костяшек пальцев.