Евгений Сухов - Аферист Его Высочества

– Ты имеешь в виду кражу со взломом? – уточнил подзабытую уже феню Дологоруков.

– Ну да. Ни «громкой», ни выемкой никто из нас не занимался, – словно бы размышляя вслух, сказал Алексей Васильевич. – Может, зайти и прижать его как следует? И тогда он отдаст картину?

– А если не отдаст?

– Мы его так прижмем, что отдаст, – сказал Огонь-Догановский. Правда, не очень уверенно.

– Ты что, станешь его пытать? Гвозди под ногти загонять, палками по почкам бить? – посмотрел на «старика» Всеволод Аркадьевич.

– Думаю, до этого не дойдет, – отозвался на реплику шефа Огонь-Догановский.

– А зачем ему была нужна картина? – спросил Давыдовский.

– Во-от, – протянул Долгоруков. – Очень интересный вопрос. И на него есть несколько ответов.

– Например? – спросил Огонь-Догановский.

– Да вы их сами знаете, – сказал Сева. – Первый ответ, и самый простой – чтобы повесить ее у себя в гостиной. Может такое быть? – Всеволод Аркадьевич обвел взглядом собеседников и сам же ответил: – Может. Шпейер всегда отличался отменным вкусом и тягой к дорогим вещам… Второй ответ таков: для того, чтобы ее продать. Денежку за картину Тициана можно получить очень хорошую, а Шпейеру надобно содержать себя, слуг, домочадцев, и главное – такой вот особняк. На это тратятся весьма значительные средства, поверьте мне. И возможно, картина уже продана…

– Чур его, чур, – отмахнулся от такого предположения «старик» Огонь-Догановский.

– Надо полагать, картина пока находится у него, – произнес Давыдовский. – А эти визитеры, что к нему ходят, суть потенциальные покупатели или их представители.

– Скорее всего так, – согласился с Павлом Ивановичем Сева. – А это значит, что «Портрет Карла V» еще в особняке. И не под семью печатями, ибо покупатель обязательно должен осмотреть товар. Пощупать, так сказать. Прицениться. И картина либо висит на стене библиотеки или кабинета, либо лежит в несгораемом сейфе…

– А третий ответ? – спросил Огонь-Догановский.

– А третий ответ такой: Шпейер был осведомлен о желании Лихачева продать картину великому князю Михаилу Николаевичу, по цепочке Постников – Войцеховский – Шпейер, и сам решил продать картину Его Императорскому Высочеству. Или скорее тому, кто за нее больше даст. А заодно и утереть нам всем нос.

– В таком случае картина опять-таки находится в его особняке, – заметил Огонь-Догановский.

– Да, наверное. И это нахождение – ненадолго. Скорее всего наличие такого количества визитеров говорит о том, что насчет картины вовсю ведутся переговоры, начавшиеся не вчера. Так что, – Сева на мгновение задумался, – мы имеем семьдесят шансов из ста, что картина в особняке. И сто шансов из ста, что эти переговоры весьма скоро закончатся и картина найдет нового хозяина. После чего нам придется туго…

– Стало быть, нам надо торопиться? – спросил Давыдовский.

– Да, – коротко ответил Долгоруков.

– Так значит, все-таки «громкое»? – спросил Огонь-Догановский.

– Думаю, да, – кивнул Сева.

– И кто?

– А кто у нас вырос на улице и наверняка не брезговал кражами? – посмотрел на «старика» Всеволод Аркадьевич.

– Ленчик?

– Леонид, – утвердительно ответил Долгоруков.

Ежели днем Париж деловит и тороплив, то вечером тих и неспешен. И на первый взгляд даже несколько уныл: музеи и магазины закрыты, экипажи на улицах редки, прохожих мало, и они молчаливы. Но на самом деле это только на первый взгляд кажется так. Если же заглянуть в окна частных квартир, гостиничных номеров и меблирашек, то можно увидеть жизнь кипящую и бурную, будуарно-постельную, если хотите, и интимную, поскольку вечерние часы посвящаются парижанами любовным интрижкам и утехам. Ну, это когда служба закончена, а идти домой рано и нет никакого желания.

В отличие от крепкой развеселой девицы-Москвы или холодной и расчетливой дамы-Петербурга, – Париж в вечерние часы стряхивает с себя груз забот, отдыхает от дневных треволнений и приводит себя в праздничный вид. Люди ночью в Москве спят, в Санкт-Петербурге танцуют, сплетничают или раскладывают марьяж в гостиных, в Париже – живут на улицах. Река Сена полна лодок с веселыми людьми, летние кафе забиты молодыми парочками, целующимися прямо на людях, экипажей и колясок – не счесть! Словом, Париж ночью живет не менее насыщенной жизнью, нежели днем, но более приятной и радостной.

Ночная жизнь началась и у команды Севы Долгорукова. Разместившись близ особняка Шпейера в самом темном месте, дабы не быть замеченными с улицы, они выжидали, когда в окнах дома погаснет последний луч света. Затем, выждав час, Сева кивнул Ленчику, и тот легкой невидимой тенью скользнул к забору усадьбы. Все инструкции им были получены; что искать, он знал – «картину с изображением худощавого мужика со шкиперской бородой и в латах, смотрящего вдаль», так что далее тянуть с «выемкой» картины не было никакого смысла.