Виктор Мережко - Сонька. Конец легенды

Зал поднялся, аплодируя долго и вдохновенно. Председательствующий терпеливо дождался тишины, обратился к следователю:

— Господин Гришин! А что по существу преступлений, совершенных подсудимой?

— Ваша честь, это уже не в моей компетенции. Слово теперь господам, вершащим правосудие, — ответил тот и показал в сторону Икрамова и его коллег.

— Ваше высокородие, — обратился к князю председательствующий, — кто же из ваших подчиненных намерен выступить с изложением доказательств вины госпожи Бессмертной?

— Ваша честь, позвольте мне? — спросил разрешения Икрамов.

— Прошу вас, князь.

В зале стало пронзительно тихо. Лишь было слышно, как по улице проносились пролетки да подавал гудки прогулочный пароход на Фонтанке.

— Я буду краток. — Икрамов помолчал, справляясь с волнением, поправил повязку. — Прежде всего я хочу поблагодарить вас, ваша честь, за предоставленную свидетелям возможность высказаться столь честно и откровенно… Я многое понял из сказанного, и это дает мне повод многое переосмыслить и понять. Отдельное спасибо вам, господин Гришин…

Зал зааплодировал. Табба подалась вперед, не сводя с князя отчаянных и даже испуганных глаз.

— И последнее, — продолжил Икрамов. — Я солдат. Мой долг, моя обязанность — защищать Отечество, в каком бы состоянии оно ни находилось. Я делал это в окопах, пытался делать это и сейчас. Многое на новом месте не понимал и не принимал, но старался быть искренним и честным. Не получилось, господа… Особенно я понял это сегодня. Поэтому я хочу попросить прощения у тех, с кем воевал. Повиниться перед теми, чьи надежды не оправдал. Но отдельно я хочу покаяться и склонить голову перед вами, госпожа Бессмертная. Именно потому, что я также виновен в вашей драме. Я всегда вас любил, вы были моей музой, я ждал, что когда-то мы будем вместе. Увы… Все это не дает мне права на жизнь. Я прощаюсь с вами, господа, и прошу простить меня…

Дальше случилось нечто необъяснимое. Князь медленно, будто во сне, извлек из кармана френча револьвер, так же медленно поднес его к виску.

Сидевшие чиновники, а также судьи и публика безмолвно смотрели на происходящее, не в состоянии двинуться, помешать ему. Все были будто загипнотизированы.

Икрамов нажал на курок, раздался выстрел, голова стреляющего откинулась назад, и он рухнул на пол.

В зале тут же случилась паника — публика ринулась к выходу, фотографы стремились запечатлеть самоубийство, газетчики ломились через барьеры поближе к событию.

Даша умудрилась пробраться сквозь толпу к отцу, припала к нему, замерла.

Катенька от неожиданности лишилась сознания, Изюмов пытался помочь ей. Кудеяровы вместе с директором немедленно спешили ретироваться.

Конвоиры торопливо стали уводить из зала Бессмертную и Гришина. Оттаскивали Дашу, она цеплялась за отца, плакала, просила.

Чиновники, находившиеся рядом с Икрамовым, не знали, как поступить с убитым, топтались вокруг, судьи наблюдали за всем удивленно и даже спокойно, и лишь председательствующий колотил в звонок, прося тишины.

— Господа, прошу спокойствия!.. Господа, без паники!.. Господа!..

Ближе к вечеру того же дня по улицам, скверам, площадям бегали разносчики газет:

САМОУБИЙСТВО ГЛАВНОГО СЫСКАРЯ РОССИИ!

ЧТО ПОДВИГЛО КНЯЗЯ НА САМОУБИЙСТВО — ЧЕСТЬ ИЛИ ЛЮБОВЬ?

ЗНАМЕНИТАЯ ТАББА БЕССМЕРТНАЯ НЕСЕТ ЗА СОБОЙ СМЕРТЬ!

СМЯГЧИТ ЛИ САМОУБИЙСТВО КНЯЗЯ НАКАЗАНИЕ ДЛЯ ГОСПОЖИ БЕССМЕРТНОЙ?

Полицмейстер вошел в комнату следователей, бросил на стол пачку газет.

— Ну вот, господа, и докатились! Если уже князья стреляются, то что остается нам, грешным?

Фадеев и Конюшев взяли по газете, прочитали заголовки, вынесенные на первые страницы.

— По-моему, полная чушь, — пожал плечами Фадеев. — Очередная утка Департамента полиции.

— Если они окончательно там спятили, то наверно! — Соболев рухнул в кресло.

— Вообще-то, я не удивлюсь, что такое могло произойти. Во-первых, князь горячих кровей, и честь для него стоит на первом месте. Во-вторых, он так и не прижился в нашем ведомстве — не понял специфики, не принял правил. Ну и наконец — любовь. Ни для кого не было секретом, что у него был роман с бывшей примой. Причем, по слухам, именно она ушла от него, а не наоборот. Все, господа, складывается.

— Ну и пусть земля будет ему пухом, — перекрестился полицмейстер. — А теперь перейдем к нашим грешным делам, — он достал из портфеля увесистую гербовую бандероль, запечатанную сургучом, а следом за ним засургученный конверт, также с гербовыми знаками. Конверт был уже надорван.