Виктор Мережко: Сонька. Конец легенды

Глаза ее были холодные, безразличные. И лишь при виде Катеньки и княжны Брянской подсудимая позволила себе едва улыбнуться и легким движением головы поприветствовать их.

— Подсудимая, — подал голос председательствующий, — ваше имя?

— Блювштейн Табба Ароновна.

— Сценическое имя?

— Табба Бессмертная.

— Можете ли вы подтвердить указанное вами имя на Библии?

— Могу, ваша честь.

— Принесите Библию!

Молоденький священнослужитель поднес к Таббе Библию, она положила руку на нее, произнесла:

— На святой Библии подтверждаю, что все сказанное мной до этого было чистой правдой.

Библию унесли, председательствующий снова задал вопрос:

— Вы дали отвод адвокату, решив защищать себя сами?

— Да, я буду защищать себя сама. Надеюсь, некоторые из присутствующих здесь свидетелей мне в этом помогут.

— Судились ли вы прежде, подсудимая?

— Нет, ваша честь.

— Известно ли вам, в чем вы обвиняетесь?

— Нет, ваша честь.

— Вы обвиняетесь в нескольких преступлениях, подсудимая.

— Могу ли я услышать их?

— Безусловно. Вы обвиняетесь в том, что состояли в запрещенной законом партии эсеров. А также в том, что по заданию партии неоднократно участвовали в бандитских налетах на банки, что приводило не только к потерям финансовым, но и к человеческим жертвам. Вы также обвиняетесь в том, что собственноручно расстреляли своих бывших однопартийцев, скрыв этот факт от представителей власти. И последнее. Вы лично готовили покушение на генерал-губернатора Санкт-Петербурга и вы лично привели его в исполнение, расстреляв его высокопревосходительство. — Разволновавшийся председательствующий отложил бумаги, спросил: — Вам понятен перечень обвинений?

— Нет, ваша честь.

— Что именно вам не понятно?

— Кто может подтвердить, что я состояла в партии эсеров?

Председательствующий взглянул на свидетелей, ткнул на Кудеярова-младшего.

— Господин Кудеяров Константин Георгиевич.

— Ваша честь, — вмешался Петр, — позвольте мне несколько слов.

— Я дам вам слово… Константин Георгиевич!

Константин поднялся, откашлялся в кулак, бросил беглый взгляд на бывшую приму.

— Могу, ваша честь, подтвердить, что госпожа Бессмертная… она же Блювштейн… не только состояла в партии эсеров, но и была активным ее бойцом.

— Каковы основания для подобного утверждения, господин Кудеяров?

— Я сам одно время состоял в этой партии, и мы с госпожой Бессмертной не однажды пересекались там по различным интересам.

Зал загудел, председательствующий взял колокольчик в руки:

— Господа, прошу тишины!

— Ваша честь! — снова поднялся Кудеяров-старший. — Все-таки некоторые уточнения я желал бы сообщить уважаемому суду.

— Я непременно дам вам слово, Петр Георгиевич, — снова оборвал его председательствующий и обратился к Таббе: — Вам понятны показания господина Кудеярова Константина Георгиевича, подсудимая?

— Понятны. Пусть это останется на его совести.

Зал снова зашумел, вновь раздался звон колокольчика.

— Господа, тишина!

— Позвольте мне, — поднял руку директор театра.

Изюмов напрягся, не сводя с него глаз.

— Прошу вас, Гаврила Емельянович, — дал добро председательствующий.

— Ваша честь, я имел счастье или несчастье быть во многом причастным к судьбе госпожи Бессмертной. Да, безусловный талант. Да, успехи поклонники. Да, безумная влюбчивость и легкомысленная неверность. Да, пристрастия к алкоголю и прочим низменностям. Но не это главное, ваша честь… Главное в порочной наследственности. Давайте вспомним, кто ее мать. Самая немыслимая в своей жестокости и вероломстве воровка, не однажды отбывавшая пожизненную каторгу! Давайте ужаснемся ее родной сестре, также пошедшей по стопам матери-преступницы! Давайте посочувствуем этой несчастной падшей даме и хотя бы в такой момент протянем ей руку сострадания и терпения…

В зале поднялся немыслимый гвалт. Никто не обращал внимания на звон судейского колокольчика, публика орала, размахивала руками, свистела.

— Господа! — надрывался председательствующий. — Я прикажу вывести всех!.. Господа!

— Вы бесстыжий человек! — кричал в лицо директору Изюмов. — Я презираю вас! Вы ничтожество!

Тот прижимал руки к груди, пытался оправдаться, но его никто не слушал, на него кричали со всех сторон.

На середину зала неожиданно вышла княжна Брянская, и все постепенно затихли.

— Ваша честь!

— Прошу вас, княжна.

— Ваша честь… Я испытываю чувство глубочайшего стыда, глядя на происходящее здесь…