— В тот вечер должны были состояться танцы. Их отменили. Почему?
— Проблемы с электричеством. Пропало электропитание. Это была временная проблема, ее устранили, но к тому времени танцы уже отменили.
— А почему пропало питание, вы знаете?
— Ничего особенного. Рабочий с соседней стройки случайно перерезал кабель.
Королев решил, что надо будет отправить Семенова проверить это.
— Я хочу понять, почему убийца выбрал именно это место. Возможно, ему повезло: он проходил мимо, прочитал объявление, что танцы отменяются, и воспользовался алтарем для своих грязных забав. Но даже при этих обстоятельствах остаются вопросы, понимаете? Он должен был знать об этом месте. Вопрос заключается в следующем: откуда он знал, что его не потревожат? Мы думаем, он появился здесь около полуночи. Церковь всегда закрыта в это время?
— Мы предпочитаем не употреблять слово «церковь». Это комсомольский центр отдыха и политической пропаганды. Хотя можно говорить «бывшая церковь».
Королев со злостью сжал в кармане кулак. Он понимал, что с политической точки зрения девушка абсолютно права, но иногда его раздражали манеры современных людей.
— Ответьте на мой вопрос, пожалуйста. А лекции оставьте для партсобрания.
Она изумленно смотрела на него. Сначала Королев подумал, что допустил ошибку, выказав свой гнев, но потом решил, что так даже лучше. Ее надо жестко направлять в русло беседы, иначе ничего толкового не добьешься. Он постучал по столу, чтобы привлечь внимание Лилии.
— Товарищ, я расследую убийство. И мне все равно, как вы называете это здание. Для меня это место преступления. Вам понятно?
— Давайте обойдемся без хамской агрессивности, капитан. Танцы проводятся в поддержку коммунистических товарищей в Испании. Если в клубе нет никаких мероприятий, здание закрывается в восемь вечера.
Девушка говорила с Королевым снисходительно, как с ребенком, и его теплые чувства к ней тут же улетучились. Двое ее коллег по комсомольской ячейке оставили свое занятие. Королев повернулся к одному из них, и тот, не отводя взгляда, нагло ухмыльнулся.
— Ты! Имя, отчество, фамилия! — рявкнул Королев.
— Гричкин. Алексей Владимирович.
— А теперь ты!
— Николай Александрович Зощенко.
— Ну что же, Гричкин и Зощенко. Мне нужен список всех состоящих в вашей комсомольской ячейке. И список всех, кто последние полгода бывал на ваших собраниях или танцах в этой «бывшей» церкви.
— Но… — начал Зощенко, растерянно глядя на своих товарищей по ячейке.
— Что «но»? Я не хочу слышать, насколько это будет трудно. Мне нужен список, ясно? И в этой церкви не будет никаких собраний и танцев, пока я не получу список, не проверю его и не удостоверюсь, что меня все устраивает. А если с ним что-то будет не так, я найду для вас теплое местечко в Бутырке, где вы сможете прекрасно проводить время вместе. Шесть часов. У вас есть на это шесть часов. Работайте над списком! Можете забыть об этих треклятых билетах, пока не сделаете список.
— По какому праву… — начала девушка.
Королев догадался, что сейчас польется пространная пылкая речь о незначительности убийства по сравнению с масштабами дела революции. Но он не дал ей продолжить и громко хлопнул по столу — так, что бухгалтерская тетрадь взлетела в воздух и с глухим звуком тяжело упала на место.
— Позвольте вам напомнить, товарищ Ковалевская, что милиция является частью службы государственной безопасности, а это преступление было совершено против советской гражданки в комсомольском здании. И здесь срабатывает главенство советского закона. Поэтому на вашем месте я бы хорошо подумал, прежде чем отказываться помогать мне в полной мере, особенно если учесть, что вы не смогли обеспечить безопасность простого комсомольского клуба, в то время как все дело революции находится под угрозой.
«После такой внушительной речи все должно пойти быстрее», — подумал Королев и вышел, оставив троих побледневших комсомольцев наедине со своими мыслями. Наверняка каждый из них сейчас думает, кто же первым пойдет с доносом, чтобы спасти свою шкуру. Он, конечно, не будет устраивать за ними слежку, и так ясно, что они ничего не знают. Да они вообще, наверное, ничего не знают в этой жизни.
В ризнице Гегинов распаковывал фотооборудование. Глядя на него, Королев решил, что Семенов все-таки прав: фотограф явно не был готов к работе. Кроме того, что он заикался, его время от времени передергивало, особенно в те моменты, когда он начинал нервничать. Королеву показалось странным, что, приступив к работе с изуродованным трупом, фотограф несколько успокоился и, чтобы сделать снимок, ловил моменты между подергиваниями.
Читать дальше