Филипп Ванденберг: Свиток фараона

— Вы нашли Имхотепа? — взволнованно спросила Халима.

Барон неохотно махнул рукой, что должно было обозначать безрезультатность их поисков. Тогда Халима бросилась на шею Омару. Она покрыла его поцелуями и радостно закричала:

— Так захотел сам Аллах! Все по воле Аллаха!

Сначала никто ничего не понял, и Омар меньше всех. Только когда Халима успокоилась и рассказала о предостережениях Хартфилда, выражение лиц мужчин изменилось. Барон фон Ностиц сразу недоверчиво заметил, не дешевый ли это трюк профессора, чтобы удержать их от дальнейших поисков. Но Нагиб и Омар возразили: человек в подобном состоянии не может выдумать такое. Как бы там ни было, они сразу же согласились отправиться в Гизу и поговорить с профессором.

Перед входом в «Мена Хаус» их встретил микассах. У него был взволнованный вид.

— Карлайл был здесь, — шепнул он Омару.

— Карлайл? — Омар был так удивлен, что не смог вымолвить ни слова.

— Он быстро покинул гостиницу, но еще более странным было то, что я не видел, как он в нее попал. А от меня, как ты знаешь, ничего не скроется. — Калека пожал плечами.

Омар задумался, пытаясь найти объяснение неожиданному появлению Карлайла, и очнулся, когда Нагиб толкнул его и позвал:

— Пойдем!

Они понеслись по широкой каменной лестнице на второй этаж к номеру профессора.

Хартфилд лежал с раскрытыми глазами на постели. Ноги у него были подобраны и выгнуты, словно от судорог. Правая рука, сжатая в кулак, лежала на груди, левая покоилась на краю кровати. Перед кроватью лежала бечевка с двойными узлами на концах, какую используют погонщики верблюдов, чтобы подгонять животных. Хартфилд был мертв. Задушен.

Фон Ностиц и Халима вошли в номер. Никто не проронил ни слова. В душе Омара смешались печаль и злость. У него не было сомнений в том, кто совершил это преступление.

Но все убийцы совершают ошибки. Так было и в этом случае: преступник не обратил внимания на чистильщика обуви у входа в гостиницу.

— Нужно известить полицию, — произнес Омар.

Фон Ностиц кивнул. Омар подошел к кровати и попытался выпрямить руки и ноги профессора. Кулак был так стиснут, что Омару с трудом удалось разжать руку Хартфилда. Казалось, будто он судорожно цеплялся за медальон, который висел у него на шее. Но когда Омар разжал его пальцы, он обнаружил маленький темный четырехугольный осколок. Можно было подумать, что у Хартфилда в момент смерти была только одна мысль — только бы спрятать этот осколок.

Нагиб взял осколок в руки и долго рассматривал. Фон Ностицу сразу стало понятно, о чем сейчас пойдет речь. Он узнал знакомый шрифт, который видел на камне из Рашида. И тут случилось то, чего в этой ситуации никто не ожидал: Нагиб безудержно захохотал. Этот язвительный, нервный смех над телом профессора казался ужасным. Омар, потрясенный бесстыдным хохотом, был готов ударить Нагиба по лицу. Но потом Нагиб сам понял, что странно себя ведет, и смех резко прервался.

— Три слова, — серьезно произнес он, — вот и вся тайна, — невероятно.

Барон вытащил лист с текстом камня из Рашида, перевод которого всегда носил с собой. Он сунул бумагу Нагибу под нос, но тот отодвинул ее в сторону. Он помнил текст наизусть.

— Три слова! — повторил Нагиб и указал на три строчки.

— Последнее предложение на камне Рашида гласит: «Поэтому мы, жрецы Мемфиса, возложили камни, на том месте где заканчиваются блестящие руки Ра во время заката, когда день и ночь поравняются на западном горизонте, чтобы ворота к богу закрытыми навечно остались».

Фон Ностиц был наэлектризован столь неожиданным объяснением. Как долго они шарили в потемках, словно слепые котята, а решение оказалось таким простым. Во времена Имхотепа было лишь одно сооружение, которое отбрасывало такую тень. И во время заката тень указывала на запад. Значит, вход в гробницу Имхотепа находился восточнее пирамиды, как раз в том месте, где тень заканчивается в равноденствие — 21 марта или 23 сентября. Но о каком равноденствии говорили жрецы? Этой весной или этой осенью?

— Вы знаете, какое сегодня число? — спросил барон и оглядел присутствующих.

Нагиб кивнул, Омар и Халима молчали. Да осеннего равноденствия им оставалось ждать еще три дня. Но кого это интересовало? Каждый из них уже определил свою роль в этой истории.

Им было ясно, что есть тайны, которые не требуют разгадок, вопросы, на которые не нужно искать ответ, ибо они принадлежат вечности.