— «Гранд-отель», — говорю я извозчику. — И быстрее, пожалуйста, у меня… у меня болен ребенок. Заплачу вдвойне.
Он подозрительно смотрит на меня, но экипаж трогает с места. Как и кучер приличного кеба, мой сидит сзади двухколесной коляски, держа вожжи над крышей. В ней устроен люк, чтобы возница мог разговаривать с пассажирами. Люк над моей головой не закрыт, и кучер смотрит вниз на меня, словно я собираюсь украсть сиденье.
Я поднимаю голову и улыбаюсь ему:
— Представляете, я оделась для маскарада проституткой, а меня по ошибке арестовали.
Выражение его лица не вселяет во мне уверенность, что он верит мне, и я меняю тему.
— Кто тот почтенный господин, которого вы привезли?
— Мсье Моран.
Он подтверждает мои подозрения.
— Главный инспектор Сюрте. От него никому не уйти. — Кучер снова с недоверием смотрит на меня. — Ни мужчине, ни женщине.
Пока фиакр катится по булыжной мостовой, я обдумываю свой следующий ход. Я иностранка и угодила в полицию. Гильотина меня не ждет, но последствия будут серьезные. На карьере можно ставить крест, да и свобода под вопросом. Даже влиятельный Пулитцер не вмешается, если меня будут судить за неуважение французских законов.
У меня единственный разумный выход — немедленно покинуть страну.
— Остановите здесь, — говорю я кучеру, хотя мы в нескольких кварталах от моей гостиницы.
Удвоив плату за проезд и дав приличные чаевые — непременное вознаграждение извозчикам везде и всюду, я вхожу в круглосуточно работающий телеграф и отправляю телеграмму в отель с указанием заказать для меня билеты на утренний поезд в Гавр и на пароход до Нью-Йорка, отплывающий через два дня. Я также даю распоряжение упаковать мои чемоданы и отправить их на вокзал.
Удовлетворенная, что предприняла надлежащие шаги, я беру фиакр и еду на площадь Пигаль на Монмартре. Место назначения находится выше на холме, но я проделаю остаток пути на своих двоих, чтобы не оставлять след для полиции.
Естественно, я не собираюсь бросать свое расследование. Это не только против моих принципов — поражение для меня неприемлемо. Телеграмма — маленькая хитрость для полиции. Поскольку Люссак и неутомимый инспектор Моран знают, что обвинения против меня — мыльный пузырь, как я полагаю, они будут довольны, считая, что я покинула город, поджав хвост.
Что касается убийцы… Буду надеяться, что мне повезет, и пусть небесные силы не забудут про меня.
О том, чтобы поселиться в другой гостинице, не может быть и речи. Придется показывать паспорт с моим настоящим именем, да и одежда вызовет подозрение. Хотя я оттерла всю грязь с черного платья и его почти полностью скрывает плотная шаль, при свете в гостинице в нем я буду выглядеть не в лучшем виде. Кроме того, отсутствие багажа может показаться подозрительным.
Ясно как божий день — нужно устраиваться в каком-то другом месте. Я знаю такое место, хотя оно мне и не нравится. Дейвид Бейли, замещающий Джоунса на посту парижского корреспондента «Нью-Йорк уорлд», получает скромное жалованье, позволяющее ему снимать мансарду в доме на Монмартре. Его отправили в командировку во Французский Алжир для освещения восстания, поэтому комната в моем распоряжении, если я захочу.
Я была в этом доме в первый день после приезда в город, но когда узнала, что нужно пройти шесть лестничных пролетов, чтобы попасть в чердачную комнату, и что в доме нет удобств, а это значит — каждый день таскаться с горшком по шести лестничным пролетам, чтобы опорожнить его в дыру над сточным каналом, я отказалась от комнаты, даже не заглянув в нее.
Париж восхищает как древний город, пока не сталкиваешься с отсутствием лифтов и уборных в жилых и общественных зданиях. Гостиница, в которой я остановилась, считается пределом роскоши, потому что на каждом этаже на десять номеров имеется туалет. И мне будет недоставать этого удобства.
Несмотря на поздний час, площадь Пигаль спать не ложится. В дверях и у стен зданий стоят проститутки в ожидании клиентов. Когда заканчивается смена на скотобойне Лез-Аль, рабочие в забрызганной кровью и грязью робе, дымя дешевыми сигаретами и разогрев себя вином, выходят на площадь, чтобы купить немного дешевого удовольствия.
На улице Аббатис нет газовых фонарей, тьма беспросветная. Я закутываюсь в шаль и, осторожно ступая, иду по узкому проулку, поднимаюсь по скользким ступеням каменной лестницы. Мне жутко не по себе в темноте, и я ускоряю шаг. Хочется лечь в кровать, уютную и теплую, и быть подальше от всяких чудищ.
Читать дальше