Майкл Грегорио - Критика криминального разума

— Я надеялся, что вы сами найдете объяснение, — ответил Кант, пожав плечами. — Я не смог решить упомянутую вами загадку. Не дал мне никакого ключа к ее разгадке и доктор Вигилантиус, ни анатомического, ни оккультного, — добавил он задумчиво, прикрыв лицо руками, как будто для того, чтобы на несколько мгновений отделиться от назойливого мира, окружавшего его. В таком положении профессор оставался необычно долго. Затем он внезапно взглянул на меня, и улыбка осветила его лицо, словно Солнце — поверхность мрачной Земли. — Вы помните первое, что я сказал вам относительно орудия преступлений, когда мы пришли осмотреть сосуды в моей лаборатории?

Возможно ли было вообще когда-либо забыть те слова? Я вписал их на первой странице своих воспоминаний.

— «Орудие преступления вошло, словно горячий нож в сало» , — воспроизвел я их по памяти.

— Абсолютно верно! — подтвердил Кант. Он поднес «коготь дьявола» к правому глазу, который был меньше замутнен катарактой, чем левый, и стал его внимательно рассматривать. — Причина, по которой избрали именно этот инструмент, заключается в легкости его использования. Он не требует ни большой физической силы, ни каких-либо особых умений. Обладать нужно лишь небольшим знанием анатомии. Сведениями о возможности проникновения в самую уязвимую точку — основание мозга, мозжечок. Именно здесь и заключена разгадка эффективности данного инструмента. И тем не менее смертельный удар нанести вовсе не так просто, как может показаться.

— Что вы имеете в виду, сударь?

— Жертва может попасться строптивая, — ответил Кант с жеманной улыбкой.

— Они сами предлагали себя в качестве жертв? — спросил я. — Вы на это намекаете, сударь?

Кант не ответил.

— Сдается мне, здесь действовал не кто иной, как сам дьявол, — услышал я нерешительное бормотание Коха, но не обратил на него внимания. Я только вспомнил фразу, которую записал доктор Вигилантиус от имени Иеронимуса Тифферха: «Когда меня попросили, я не почувствовал страха…»

Что попросили сделать Тифферха? Догадался ли некромант о чем-то принципиально важном касательно образа действий преступника?

— Все было совершено за доли секунды, — шепотом произнес Кант. — Когда жертва начинала понимать, что происходит, было уже слишком поздно. Того, на кого пал жребий, прежде всего нужно было обездвижить. Он или она должны были подчиниться. Но как? Если бы конец иглы вонзился всего на дюйм левее или правее, убийцу могла бы ждать неудача. И он, вероятно, предвидел подобную возможность. Он — или она, — должно быть, долго размышлял над этой опасностью, прежде чем нашел ответ.

— Какой-то прием, который не позволит жертве двигаться, — пробормотал я. — Уловка, которая заставит ее застыть на месте на достаточно долгое время, чтобы убийца мог нанести удар. Убийце ведь удалось принудить Паулу Анну Бруннер поднять подол платья и опуститься на грязную мостовую. — Меня охватывало все нараставшее волнение. — Почему она так поступила? Потому что… потому что лицо, которое нам представляется омерзительным и страшным, было ей знакомо. Оно ее совсем не испугало. «У дьявола только лицо и ничего больше» , — произнес Тифферх устами Вигилантиуса.

— Обычное лицо, — уверенно добавил Кант.

— Ее могли заставить встать на колени под угрозой пистолета, — возразил Кох.

Кант высокомерно отмахнулся и от этого предположения сержанта:

— Почему бы и не пристрелить ее в таком случае? Нет-нет, сержант. Использование разных видов оружия для запугивания и убийства противоречит здравому смыслу. Не отмечено никаких признаков борьбы, не было слышно никаких криков о помощи. Преступление было совершено очень быстро. Создается впечатление, что жертва была чрезвычайно покладиста.

— Оружие, не требующее физической силы, использование уловки для того, чтобы отвлечь и обездвижить жертву, лицо, в котором нет ничего исключительного или пугающего, — перечислял я имеющиеся сведения. — Все говорит о том, что психологическая потребность убивать намного превышает физические возможности убийцы. Хитрость заменяет ему силу. Можно ли из названного заключить, что преступник не способен действовать никаким другим способом?

Мгновение Кант всматривался в меня, затем его тонкие губы искривились в улыбке.

— Преступления совершены физически слабым человеком? Ваши логические построения движутся в этом направлении, Стиффениис? — Я кивнул. — И на какого же человека указывает ваша логика? — продолжал Кант. — На того, который слаб по природе. На больного или немощного. Или… на женщину. А может быть, и старика… Я прав, Стиффениис?