Крейг Смит: Кровавое копье

— Да, мэм. Я читал об этом в одной из первых статей, опубликованных рыцарями.

— Мы с матерью почти год пробыли в Бухенвальде.

— А сегодня годовщина освобождения этого лагеря?

— Очень похвально. Очень похвально, мистер Бранд.

Она немного помолчала.

— Джанкарло говорил, что вы непременно произведете на меня хорошее впечатление. Теперь я начинаю понимать почему. Моя мать была еще очень хороша собой тогда, в самом начале, и ее превратили в проститутку для надзирателей. Через год, когда ее красота увяла, нас перевели в другой лагерь, где пытались уморить тяжелой работой и голодом. И им бы это удалось, будь у них чуть больше времени. Но все началось с Бухенвальда. Когда мне снится ад, я попадаю в Бухенвальд. Хотите узнать о потрясающе жестокой иронии? — спросила Сара после тягостной паузы. — Через несколько лет мать призналась, что мой отец служил в охране этого лагеря. Мы пробыли там с конца сорок третьего почти до конца сорок четвертого. А мой отец работал там несколько месяцев осенью тридцать восьмого. Он был одним из тех людей, кого Гиммлер пригласил на работу лично. На самом деле его можно назвать придворным историком, и в концлагеря его отправляли для острастки, в качестве дисциплинарного взыскания. Сначала я думала о том, что мой отец наверняка не мог быть похож на тех надзирателей, которые встречались нам с матерью. Мне он запомнился милым, ласковым человеком. Мать говорила мне, что он был самым благородным мужчиной на свете. Впрочем, когда я повзрослела, мистер Бранд, я стала считать, что он, наверное, вел себя точно так же, как все прочие. Когда я думаю так, у меня разрывается сердце, но, видите ли, в концлагерях работало много достойных и честных людей… и, глядя на каждого из них, Господь плакал. Я скажу вам, что отличало моего отца от остальных. Это факт, мистер Бранд, а не вымысел любящей дочери. Проработав три месяца в Бухенвальде, он подал прошение об отставке. Он покинул орден «Мертвая голова». Конечно же, Гиммлер не смог с этим смириться. Нацисты все обставили так, словно в горах произошел несчастный случай, но это было убийство. Они сообщили в газетах о его гибели и увенчали его славой, но при этом похоронили неизвестно где, даже не обозначив это место. Именно так Гиммлер относился к узникам концлагерей.

Фрау фон Виттсберг невесело улыбнулась.

— Вы знакомы с легендой о Парсифале?

Итан посмотрел на нее, удивляясь, почему она вдруг сменила тему разговора.

— Парсифаль был тем рыцарем, который увидел Кровавое копье и Чашу в зале замка Короля-рыбака, — сказал он, заметив, что фрау фон Виттсберг ждет ответа на свой вопрос.

Она кивнула и продолжила:

— Это красивая языческая легенда, которую присвоили себе христиане, но она, как я думаю, поучительна для всех. Когда Парсифаль увидел процессию рыцарей и дам, несущих Копье и Чашу, он должен был спросить: «Кому служит тот, кто следует за этим?» Если бы он задал такой вопрос, Король-рыбак исцелился бы от хромоты, а его умирающая страна вновь расцвела бы. Но Парсифаль не произнес ни слова, и его сковал крепкий сон, а очнулся рыцарь в одиночестве среди пустыни. Мой отец понимал эту легенду лучше всех людей своего времени. Он был ученым, он знал все, что только можно было, о Святом Граале, и все же он повторил ошибку Парсифаля. Он видел тот грандиозный спектакль, который разыгрывали нацисты: красивая военная форма, красочные флаги, величественные триумфальные процессии, но он забыл спросить: «Кому служит тот, кто следует за этим?» Наверное, как и большинство немцев в то время…

Фрау фон Виттсберг подошла к столику, налила чай в чашки и предложила Итану сесть рядом с ней.

— Я не собираюсь говорить с вами загадками, мистер Бранд, но, к собственному удивлению, я тоже повторила ошибку Парсифаля и моего отца. Называйте это грехом умолчания, если хотите. Что еще хуже, я не могу оправдаться, даже ссылаясь на молодость и неопытность, как могли бы сделать они, если бы искали для себя оправданий. Я была достаточно взрослой для того, чтобы во всем разбираться лучше, и к тому же помнила о моральном падении отца. Более того, я — дитя концлагерей. Мне знаком самый уродливый лик человеческой природы… и все же я не задала самый важный вопрос!

— Вы говорите о Совете паладинов?

— Я боролась за судьбу Западного Берлина с первого же мгновения, как только возвели стену. На самом деле это была двадцативосьмилетняя осада, но никто не ждал, что она завершится победой. Щедрой рукой я давала деньги на борьбу; фактически я растратила на это большую часть моего состояния. Обрабатывать политиков и дипломатов — работа не для бедных, мистер Бранд. Я вела войну на уничтожение, и меня нисколько не смущало то, какие по ходу дела приходилось создавать альянсы. Иначе ничего не получилось бы. У нас не было свободы в выборе друзей — лишь бы они служили нашей цели. Когда все закончилось и стена рухнула, я думала, что орден рыцарей Священного копья распадется сам собой. У нас больше не осталось причин для существования. На протяжении ряда лет я высказывалась о многом, но не об этом. Конечно, у нас были деньги, помещенные в разные компании, мы создали агентурные сети на местах; к этому времени коммунистический режим в Советском Союзе пошатнулся. Поэтому и после объединения Германии мы не могли сидеть сложа руки. А когда СССР распался, разгорелся конфликт на Балканах, и нам показалось, что нельзя поворачиваться спиной к геноциду, творящемуся там…