Филипп Ванденберг - Дочь Афродиты

Филлес хватал ртом воздух, глубоко дышал, стараясь сохранить в себе как можно больше одуряющего аромата этой женщины. Он был уверен, что в следующее мгновение она оттолкнет его, напомнит, что услуга была оказана за золото, и холодно, с чувством собственного достоинства скажет: «Ну, вот и все, спартанец!» А он теперь был готов отдать все за эту женщину. Даже свою победу на Олимпиаде и все богатства Лаконии!

Медленно, не говоря ни слова, Дафна поднялась. Не прикрывая своей наготы, гетера вышла из комнаты и вскоре вернулась с бронзовой чашей, над которой поднимался аромат мяты и еще каких-то освежающих трав. Она смочила кусок ткани в зеленом отваре и обмыла юношу с головы до ног, ведя себя кротко, как служанка. И только после этого Дафна ласково произнесла:

— Я надеюсь, ты не разочарован…

Разочарован? Ему понадобилось некоторое время, чтобы осознать, что гетера вовсе не издевается над ним, и ответить.

— Разочарован? — повторил он с тихим вздохом. — Я никогда не ожидал, что это может быть так прекрасно.

— Значит, я научила тебя наслаждаться?

— Воистину так, — ответил Филлес. — Ты дочь Афродиты! Ты богиня!

Дафна весело рассмеялась, стараясь вернуть спартанца с высот Олимпа в реальный мир, и подала ему одежду, валявшуюся на полу.

Филлес выпрямился и медленно натянул через голову хитон.

— Я люблю тебя! — сказал он вдруг. Это прозвучало так непосредственно, беспомощно и наивно, что гетера едва сдержала смех. Приложив указательный палец к губам юноши, Дафна сказала:

— Не говори таких высоких слов, мой Филлес. Страсть помутила твой разум. Ты любишь не меня. Ты желаешь моего тела, моих грудей, моих ног…

— Нет, я люблю тебя! — в отчаянии воскликнул спартанец. — Именно тебя — такую, какая ты есть. Я хотел бы лечь к твоим ногам.

— Не делай этого! — ответила гетера, положив свои руки на плечи юноши. — Ты находишься во власти чувств. Чувств, которые ты купил за золото. Вот и все.

Это ударило спартанца в самое сердце. Он умолял ее. Он говорил, что она его первая любовь, первая женщина. Что он будет предан только ей.

Дафна пыталась сопротивляться уверениям юного атлета.

— О мой Филлес, ты дикий спартанец. Разве ты не приехал ко мне, чтобы получить удовольствие? Разве ты его не получил? Разве я не исполнила твои желания?

— Я получил гораздо больше! — ответил Филлес. — Ты разожгла во мне не просто страсть, яркую, как Плеяды. Ты излучаешь столько теплоты! Я проникся к тебе любовью и доверием. Со мной такого еще никогда не случалось.

— Но ведь в Спарте ты можешь доверять любому, кто смотрит тебе прямо в глаза.

— О Зевс! О чем ты говоришь? В таком государстве, как Спарта, граждане относятся друг к другу с огромным недоверием. Как только кто-то выделяется из общей массы, так сразу за ним начинают наблюдать сотни глаз. Но тебе я верю и хочу доказать, как велико мое доверие к женщине, перед которой я преклоняюсь. Я доверю тебе одну тайну, и это сделает меня твоим послушным рабом.

— Оставь эту тайну при себе, Филлес. Мне до нее нет дела. Потом, возможно, ты будешь жалеть, что открыл ее мне.

— О нет! — возразил спартанец. — Я должен обязательно поведать тебе одну тайну. Слишком тяжела для меня эта ноша.

Дафна с любопытством посмотрела на атлета.

Филлес неуверенно начал:

— Я недостоин того, чтобы удовлетворять свою похоть с самой желанной гетерой Афин. Скорее, я должен был бы делить с моим братом его супругу, как это принято в Спарте…

— Ты заплатил золотом! — перебила его Дафна.

— Да, я заплатил, но эти деньги я получил не по праву.

— Но это же награда за твою победу!

— Да, конечно, это награда за мою победу. Но только… я нечестно победил в Олимпии.

— Что ты такое говоришь? Ведь я же сама видела, как ты победил. И тысячи других людей видели это!

— Я победил не потому, что бежал быстрее. Я сыпнул горсть песка в лицо трахинийцу Эфиальтесу, и он из-за этого споткнулся и упал.

— И трахиниец не заявил протест?

— Заявил. Но ему не поверили, потому что ни один из арбитров ничего не заметил.

Дафна смотрела на мраморный пол и молчала. Она была ошеломлена. Филлес, напротив, почувствовал облегчение и спокойно произнес:

— Теперь ты можешь рассказать об этом элланодикам, чтобы они сбросили меня со скалы.

Некоторое время гетера пребывала в сомнении. Потом, резко мотнув головой, сказала:

— Я буду молчать. Все, что ты сотворил, останется на твоей совести. Ты будешь жить с этим до конца своих дней. Я не могу понять только одного: почему трахиниец так легко смирился с несправедливостью?