Борис Акунин: Алмазная колесница. Том 1

Принеся заказ, Максименко получил на чай сдачу (17 коп.). Обратил внимание на то, что объект сильно нервничает. Словно бы кого-то или чего-то ждёт.

В 3 часа 15 мин. в подъезд вошёл офицер, коему дана кличка «Калмык». (Штабс-капитан, с воротником интендантского ведомства, прихрамывает на правую ногу, небольшого роста, скуластый, волосы чёрные).

Поднялся в квартиру № 7, но через 4 мин. спустился и направился в сторону ул. Бассейной. За ним отряжен филёр Максименко.

Дёрганый из подъезда не выходил. В 3 часа 31 мин. подошёл к окну, стоял, смотрел во двор, после отошёл.

Максименко до сего момента не вернулся.

Дежурство по наружному наблюдению ныне (8 час. вечера) сдаю команде старшего филёра Зябликова.

Вроде бы коротко и ясно.

Коротко-то коротко, да ни хрена не ясно.

Полтора часа назад Евстратию Павловичу, только что получившему вышеприведённое донесение, протелефонировали из полицейского участка на Бассейной. Сообщили, что во дворе дома по Митавскому переулку обнаружен мёртвый мужчина с удостоверением на имя филёра Летучего отряда Василия Максименко. Десяти минут не прошло — надворный советник уж был на месте происшествия и лично убедился: да, Максименко. Признаков насильственной смерти, равно как следов борьбы или беспорядка в одежде никаких. Опытнейший Карл Степаныч, медицинский эксперт, безо всяких вскрытий сразу сказал: остановка сердца, по всем приметам.

Ну, Мыльников, конечно, попереживал, даже всплакнул о старом товарище, с которым прослужили бок о бок десять годков, в каких только переделках не бывали. Кстати, и Владимир, благодаря которому возник новый дворянский род, тоже добыт не без участия Василия.

В прошлом году, в мае месяце, от гонконгского консула поступило секретное сообщение, что в направлении Суэцкого канала, а именно в город Аден, следуют четыре японца под видом коммерсантов. Только никакие они не коммерсанты, а морские офицеры: два минёра и два водолаза. Собираются установить подводные бомбы по пути следования крейсеров Черноморской эскадры, отправленных на Дальний Восток.

Евстратий Павлович прихватил с собой шестерых лучших агентов, настоящих волкодавов (в том числе и покойника Максименку), махнули в Аден и там, на базаре, изобразив загулявших моряков, устроили поножовщину — порезали япошек к чёртовой тёще, а багаж ихний потопили в бухте. Крейсера прошли без сучка без задоринки. Их, правда, макаки потом всё одно разгрохали, но это уж, как говорится, не с нас спрос.

Вот какого сотрудника лишился надворный советник. Добро бы в лихом деле, а то остановка сердца.

Распорядившись насчёт бренных останков, Мыльников вернулся к себе на Фонтанку, перечёл донесение по поводу Дёрганого и что-то забеспокоился. Отрядил Леньку Зябликова, очень толкового паренька, на Надеждинскую — проверить квартиру № 7.

И что же? Не подвело чутьё старого волкодава.

Десять минут назад Зябликов протелефонировал. Так, мол, и так, обрядился водопроводчиком, стал звонить-стучать в седьмую — никакого ответа. Тогда вскрыл дверь отмычкой.

Дёрганый висит в петле, у окна, на занавесочном карнизе. По всем признакам самоубийство: синяки-ссадины отсутствуют, на столе бумажка и карандаш — будто человек собирался написать прощальную записку, да передумал.

Послушал Евстратий Павлович взволнованную скороговорку агента, велел дожидаться экспертной группы, а сам уселся к столу и давай герб рисовать — для прояснения ума, а ещё более для успокоения нервов.

Нервы у надворного советника в последнее время были ни к черту. В медицинском заключении обозначено: «Общая неврастения как результат переутомления; расширение сердечной сумки; опухлость лёгких и частичное поражение спинного мозга, могущее угрожать параличом». Параличом! За всё в жизни платить приходится, и обычно много дороже, чем предполагал.

Вот и потомственный дворянин, и начальник наиважнейшего отделения, оклад шесть тысяч целковых, да что оклад — тридцать тысяч неподотчета, мечта любого чиновника. А здоровья нет, и что теперь всё злато земли? Евстратия Павловича мучила еженощная бессонница, а если уснёшь — того хуже: нехорошие сны, поганые, с чертовщиной. Пробудишься в холодном поту, и зуб на зуб не попадает. Все мерещится по углам некое скверное шевеление и словно подхихикивает кто-то, неявственно, но с глумом, а то вдруг возьмёт и завоет. На шестом десятке Мыльников, гроза террористов и иностранных шпионов, стал с зажжённой лампадкой спать. И для святости, и чтоб темноты по закутам не было. Укатали сивку крутые горки…