Елена Муравьева - ЖИЗНЬ в стиле С

Сидя, за соседним столом, Травкин только диву давался. Ничего не боятся люди. Открыто говорят: бомба, покушение, умереть. Поразительно.

Двенадцатое. Федя в одиночестве меряет шагами улицы, бормочет: «Взять лодку без лодочника, дать пятьдесят копеек, не оглядываться. Не суетиться…»

Тринадцатое. Невысокий с Федей в театре «Варьете». Прядов взглянул на голые ляжки танцовщиц и багровый выбежал прочь. На сердитый вопрос «что случилось?» дрожащими губами ответил:

— Она в каземате терзается. Может уже мертвая, замученная. А я на блядей смотрю, похотью исхожу. Невыносимо.

Четырнадцатое. Ого, ахнул Травкин. Да у нас генеральная репетиция. Вся команда в сборе. Холеный в компании полноватого субъекта в очках на хрящеватом носу и, завязанным в узел пледом, махнул рукой извозчику.

— Эй, дядя, на Крещатик.

Румяный мужичок, при ближайшем рассмотрении, оказавшийся молодым парнем с интеллигентным лицом и тонкими музыкальными пальцами, ответил, смеясь глазами.

— Это, барин, не здесь. Это в Киеве.

Травкин выругался в сердцах. Конспираторы хреновы! С таким паролем только в сыщики-разбойники играть.

Очкарик сел в пролетку. Лошаденка поплелась по булыжной мостовой. На углу в экипаж запрыгнул молодой мужчина в сером пиджаке. Через квартал выскочил с пакетом в руках. Его место занял другой молодчик и тоже, разжившись свертком, покинул пролетку. За ним появился третий. Четвертым, кому очкарик дал муляж бомбы, был Федор Прядов.

Процедура заняла четверть часа и, видимо, удовлетворила холеного. Он спрятал в карман жилета серебряные часы и на пролетке румяного отправился по своим делам.

Пятнадцатого с утра Травкин караулил Прядова у гостиницы. Федя вышел в десятом часу бледный с темными кругами под глазами. Завернул в кондитерскую. Заказал пару дорогих пирожных. Но не съел, лишь надкусил, поморщился и побрел на площадь.

Менее всего смахивал сейчас Федор на героя. Страх и волнение отражались в его лице столь отчетливо, что оставалось только удивляться, почему этого страстотерпца не задерживает полиция.

То и дело, пугливо озираясь, Прядов более часа кружил по суетным, шумным улицам, как будто надеялся, что его остановят и, таким образом, спасут от неминуемой смерти. На обозначенную позицию Федя вышел в крайней растерянности, буквально прострации, с огромным трудом сдерживая слезы.

Травкин, репортерская душа, словно с книжной страницы считывал с физиономии Феди переполнявшие того чувства и брезгливо морщился. «Позер хренов», — думал сердито. Грядущему подвигу не хватало зрителей и оваций, потому, жалея себя, Прядов, разыгрывал в воображении сцены прощания с маменькой, возлюбленной, товарищами. Обращался к человечеству с последним словом, выслушивал слова напутствия и восхищения.

Не понимая тонкости и пафоса момента, народ, ради которого Федя шел на смерть, не обращал внимания на потенциального героя, торопился по своим делам, бесцеремонно толкался, бранился. Кто-то послал Федю, застывшего истуканом посреди людской толчеи, матом. Кто-то обозвал «деревенщиной».

Час прошел в тоскливом ожидании. Затем с проспекта повернула карета и промчалась бешеным маршем к воротам дома номер семь.

Появление кареты послужило сигналом к началу операции. Пролетка с бомбами тронулась в путь. Первый метальщик, получив порцию динамита, замер у фонарного столба. Второй до того нахально скучавший на ближайшей лавочке, к раздаче бомб исчез. Третий, обнаружив исчезновение товарища, постоял минуту в нерешительности и сбежал. Через минут десять он вернулся уже без свертка, в который была упакована бомба. Федя, четко следуя инструкции, со своим снарядом занял позицию на углу дома.

Ощущение нереальности совершаемого действия не покидало Петра. Молодые ребята-боевики, как и динамитные снаряды в их руках, казались не настоящими; само покушение представлялось глупой шуткой, представлением, балаганом. Разве могла эта нелепая, чуть ли не детская суета с бомбами, паролями, дешевым пафосом речей за ресторанным столиком, закончиться смертоубийством? Не могла, уверял себя Петр, не могла.

О Феде Травкин не беспокоился. Он принял должные меры, чтобы удержать своего подшефного от участия в покушении. Если ситуация примет серьезный оборот, мальчишка-беспризорный передаст Прядову записку от Семенова: мол, участие в акции не принимать, бомбу утопить в реке, самому ехать к матери и сидеть тихо пару месяцев. В крайнем случае, Петр намеревался силой отобрать у Феди снаряд или еще как-либо помешать преступлению.